Антонина Климина - Греча. Стихи

Так много времени
проводим вместе,
Что многое подзабылось,
важное поистерлось:
Где ты, а где – я.
Где чья рука, нога,
нервные окончания, совесть,
вопросы, усталость, свобода.

Я просыпаюсь каждое утро
в этой неразберихе тел,
в этом хаотическом
перетекании судеб
одной в другую
и обратно.

Мы – как закольцованная ветка
трамвая,
что никак не может уехать в депо.
Кто-то изобрёл вечный двигатель,
подключил его к проводам,
и трамвай все идёт и идёт по кругу
тысячный миллионный раз.
Ветшает обивка сидений,
облетает краска с боков,
трамвай сворачивает на новый круг,
надеясь, что он – последний.

Пожалела девочка бомжика,
Подбросила ему копеечку
На булочку, на бутылочку,
На радость маленькую,
Нежданую, важную.

«Ох спасибо, спасибо, девочка,
Здоровьица тебе крепкого,
Мужа тебе хорошего,
Непьющего, работящего.
Не переживать тебе, девочка,
Человеческой жалости,
Бесхребетности, бестолковости,
Ненадежности, недалекости,
Равнодушности и жестокости.
Не искать тебе, девочка,
Ни великого, ни малого,
Не пугаться ни будущего,
Ни прошедшего,
Не кидаться ценностью,
Не давиться нужностью.
Я так пробовал – не сложилося,
Ты попробуй, а вдруг получится».

«Вот, например, Амазонка.
Ящерицы с белыми пятнами
убивали ящериц с синими пятнами.
Ничего личного,
просто боролись за выживание,
пока их не уничтожила
популяция водоплавающих птиц,

но и их, в свою очередь,
истребили хищные птицы,
которые не выдержали
конкуренции
с крокодилами,

ну а те быстро пошли
на сумочки и кошельки
успешных и предприимчивых
Homo sapiens.

Ну а племя пигмеев,
поклонявшихся крокодилам —
эти сгинули сами собой.
А чуть позже, позже
всех уравнял бульдозер.

Тысяча бульдозеров,
миллион бульдозеров
съехались отовсюду,

нашли что-то ценное
в прибрежном иле,

так что перекопали всю экосистему
к чертовой матери».

Профессор Змеебородов
задумался, замолчал.

Аспирант Рукожуков
распахнул окно.

Май, цветущие клумбы, запах листвы.
«И знаете что?» -говорит профессор, —
Самой устойчивой оказалась
популяция простейших,

расплодившаяся в ржавых ковшах
бульдозеров в дождливый сезон.

Вот у кого надо учиться
процветанию!
Такая вот антиутопия».

Змеебородов собирает портфель —
медленно, не торопясь,
расправляет за спиной
четыре плоских прозрачных крыла
и, гудя, улетает в цветущий май —

может быть, на обед,
а, может, писать очередную
толстую монографию
о природных реалиях.

Аспирант Рукожуков
стоит у окна, думает о своем.

Может о диссертации
или о том,

что все эти Homo sapiens —
слишком уж хороши для того,
чтобы быть правдой.
То ли дело – простейшие:
вчера встречались за ужином
и травили такие байки —

хорошо, профессор не слышал.

Вначале перестать упоминать его в разговоре,
всуе, в споре
и так, между прочим.
Жизнь превратится в кроссворд.
Всюду – пустые клетки,
и нет ни зверей, ни птичек.
И чем больше оно – это слово —
отсутствует,
тем больше
пульсирует всюду:
в гортани, во тьме, снаружи,
в старом куплете,
звучащем в кривой маршрутке.
Потом исчезают
синонимы,
все созвучные,
схожие с ним хоть в чем-то.
Потом исчезают буквы,
которые его составляют.
Потом ты замолкаешь.
Как в клетке
на пересечении
координатных осей,
пронзающих твое горло.
Молчание
слетает мягко,
ложится жестко
и режет остро.
Молчание и недоказуемость.
Молчание,
что однажды
тебя победит, задушит
и этим освободит
страшное,
стыдное,
неуместное,
неудобное,
важное,
невозможное —
выпустит из тебя наружу,
а само,
наконец,
превратится
в глубокую тишину.

Я высунулась из окна
застекленного балкона
и сказала его в телефон
очень надежному человеку.
Но кусочек его откололся
и поплыл вверх
(было влажно, жарко, парИло),
чтобы на облаке дыма
от сигареты соседа сверху
подняться туда,
где соседка поливает цветы
из пульверизатора.
Секрет (он легкий и простой совсем)
поднялся по стеблю вьюнка,
а там, выше, другая соседка
вытряхивала половик.
Секрет подбросило,
и еще выше
он зацепился
за шерсть кота (тот как раз залезал на крышу),
а там Семенов
ремонтировал кровлю,
и с его смачным,
нагретым солнцем матом
секрет взлетел высоко,
к единственному облаку,
похожему
на логотип журнала «Эсквайр»,
а оттуда —
птицами, самолетом —
на такую невообразимую высоту,
что этот, в общем-то,
простой кусочек информации
приобрел невиданное значение
и размах.