Игорь Михайлов - Вторник. №11, август 2020. Толстый, зависимый от дня недели и погоды, литературно-художественный журнал

– Мне один путешественник из России сказал, что у них такой камень называется «куриное божество», – ответила Викторин. – Охраняет кур от сглаза.

Убогий тем временем начал тереть камень о брюки – вначале по бедру, потом камень медленно-медленно переполз ему между ног. Немой склонил голову набок, грустно и умоляюще смотрел на девушку, губы его отворились, и показался розовый кончик языка. Потом он поднёс камень ко рту и, вытянув трубочкой губы, стал его сосать, как леденец.

– Разве вы не знаете, что амулеты не охраняют вовсе, а, наоборот, приносят несчастья? Да что же это такое? Ну, пожалуйста… Да попросите же вы его прекратить это безобразие, это непристойно, на это просто невозможно смотреть.

– Чего это ты заметалась? – ответила карлица нарочито скучным голосом. Лицо её было спокойно, сама между тем – как натянутая струна: ходуном ходили пухлые ножонки, руки перебирали то жирные кудельки волос, то сморщенные лаймы на шляпе. – Он не кусается!

– Послушайте вы, наинская вдова, или как вас там, пусть он перестанет, меня сейчас вытошнит.

– Вот как ты заговорила. А ещё образованная. Возьми сама ему и скажи, я-то что могу сделать? – наинская вдова подняла плечи. – Денежки-то у тебя. Купи. Он и просит-то пятьдесят сантимов. Разве любовь купишь где за такую малость? Нет денег, говоришь? А что в Париже делать будешь без денег, милая?

Женщина испустила театральный вздох, смиренно прикрыла веки. Немой внезапно успокоился, его рука подползла к руке карлицы и пожала её.

Викторин вскочила и вылетела из вагона на площадку. Её сжал ледяной ночной холод – ужас, околеть можно. Хорошо, что есть шарф – закутала им шею и голову.

Она никогда прежде не бывала в этих местах, но все казалось ей странно знакомым. Будто она это когда-то уже видела.

Совсем не похоже на Францию, одни ели и сосны. Ели стоят сплошными отвесными стенами вдоль широкой аллеи железной дороги. В свете от окон вагонов видна трава, почему она совсем свежая, зелёная? В августе трава бывает обычно жёлтой, высохшей, обожжённой солнцем. А здесь такая тонкая, длинная, мягкая, будто шёлковая. Она что-то такое читала. А звёзды, какие большие! Огромные, мерцающие, совсем чужие, и причудливые, как в калейдоскопе, узоры. Ну да, это готические рисунки, будто резьба на стенах соборов. Что за звуки диковинные, чей это шёпот, кто это говорит, почему язык ей не знаком?

Из памяти сами собой выплывали странные слова. «Мэтр Захариус был знаменитым мастером часовых дел, а его часы высоко ценились во многих странах. Женевские часовые мастера злословили, что он продал душу дьяволу, а мастер утверждал, что если Бог создал вечность, то он создал время. А потом с ним приключилось странное событие. Все часы, сделанные им, пришли в полное расстройство. А его здоровье стало таять прямо на глазах, словно они были соединены незримой нитью…» Откуда выскочили эти странные слова и что они означали? Викторин скорчилась от напряжения, всё это становилось невыносимым.

Наверху, в сине-фиолетовом небе, мерцали, будто ненастоящие, звёзды – гасли и вновь разгорались. Замороженный дым длинными кусками ваты плыл над поездом. Керосиновая лампа на площадке подсвечивала всё желтым неровным светом, а тени получались почему-то красноватыми. Поскорей бы уже вернулись тётушки.

Холод обручем стягивал голову, хотелось вернуться в вагонное тепло, уснуть и забыть об этом наваждении. Но нет, сейчас это никак невозможно. И не надо притворяться, что она не понимает, что всё-таки происходит. «Мы сейчас в поезде. Едем в Париж. Завтра, наверное, будем в Париже, – громко сказала она. – Мне тринадцать лет, а весной будет четырнадцать. Я уже почти девушка, очень интересная девушка. Я многое знаю и умею, а в Париже узнаю ещё больше».

Она осматривалась в темноте, искала признаки утренней зари, но взгляд неизменно натыкался на плотные стены леса с двух сторон дороги и на льдистый диск луны. «Как же я ненавижу его, какой он ужасный… Нет, что я говорю? Я всё-таки совсем-совсем глупая». Викторин встала перед лампой на колени, грела озябшие пальцы, руки казались прозрачными и светились красным, тепло медленно ползло вверх, согревало локти, поднималось к плечам, шее, груди; она слишком устала, у неё не было сил, чтобы признаться, что она испугалась этого убогого немого.

Он же между тем давно стоял у неё за спиной – безучастный, словно манекен, безвольно свесив руки вдоль туловища и опустив голову. В какой-то момент она поняла это, но ей ещё потребовалось некоторое время, чтобы обернуться. Викторин встрепенулась и с вызовом посмотрела прямо в его плоское, безобидное, ничего не выражающее лицо.

И тут до неё дошло, отчего она испугалась. Она вспомнила детство и ужас, который когда-то нависал над ней, как сейчас нависают эти две тёмные глухие стены с двух сторон этой кошмарной, фантастической дороги в никуда, дороги, конца которой не видно, дороги, две линии которой упираются во мрак и сходятся в кромешной темноте, в точке, где никогда не бывает рассвета.

Тогда, в детстве, над ней нависали такие же тёмные ночные бастионы деревьев. Они шептали ей что-то. А тётки, поварихи, гости – все наперебой рассказывали Викторин про смерть, про привидения, про духов, которые приходят по ночам, чтобы забрать детей к себе в чёрную преисподнюю.

Гости, однажды приехавшие к тёткам из Южной Америки, поведали детям о призрачном корабле «Калеуче» с чёрными парусами. Там, на «Калеуче», нечистая сила живёт, а палуба блестит, словно мокрая рыбья чешуя. Днём корабль прячется в подводном котловане. Ночью появляется в мерцающем свете красных фонарей, которые держат ведьмаки и матросы-оборотни. Оборотни – страшилища, у каждого одна нога за спину заброшена и вокруг шеи обёрнута. Лицо каждого назад обращено, к тёмному прошлому.

Гости также рассказывали, что можно лечить детей от страха настоем воды-водяницы. Лекарство надо готовить из толчёного кусочка рога Камауэто-единорога. Кому дадут воду-водяницу, у того кожа тёмными пятнами пойдёт, а характер станет невозможным, злобным, задиристым.

О чём только не говорили гости! И о русалке Пинкойе, красавице со светлыми волосами, которые она расчёсывает золотым гребнем. О карлике Трауке, лесном бесе. На голове карлика – колпак. Вместо глаз – две бусинки. Он подстерегает детей в лесных чащобах. О чудище пещерном, что выросло без отца, без матери. Вскормила его чёрная кошка. Начальником чудище над всеми ведьмаками поставлено. Выйдет оно из пещеры при луне, прикажет ведьмакам – и несутся те по белу свету, по морю, по горам, на всё живое порчу наводят, злые козни строят. Ест чудище пещерное только мертвецов. Указывает ведьмакам, где и когда творить зло. Судьбу угадывает. Знает, кто к кому хочет прийти. Тёмной ночью услышишь стоны – затворяй окна и двери, не то жди беды. Кто встретит чудище, умом тронется со страху: только водой-водяницей и можно его отпоить. Так что далеко не ходи, детка, матрос-оборотень найдёт, русалка под воду затянет, ведьмак поймает, карлик-колдун живьём съест, чудище пещерное увидишь – головой тронешься. Всюду нежить. Ночью залезешь с головой под одеяло – ой-е-ей! А если это он, злой колдун, стучит в окно?