Юрий Чернов - Переходный возраст

где каждая развилка – приступ боли

от рока в камне выбитой молвы -

определить – какое зло тут боле:

коня потеря? воли? головы?

Помню как-то в очередь стоял,

и слегка уже соседи злят.

Вдруг приятный голос зазвучал;

легкий поворот и замер взгляд.

Даже не пытаюсь объяснить гениальный замысел творца.

Просто покоряюсь чарам черт, прелестям и магии лица.

Просто околдован жестом рук, зоной декольте, кулоном-скань.

Даже не пытаюсь описать, что скрывает под собою ткань.

У кого ж такой талант найдется -

на границе чувств и не дыша,

я стоял не в силах сделать шаг,

ощущая лишь как сердце бьется.

В колдовстве задействован обряд торжества неведомых нам сил.

Словно до таинственных небес свЕдомый архангел допустил.

Это просто бал твоей души правит кратковременная власть.

Тем верней с достигнутых высот быстро опуститься, больно пасть.

Гул людей сумел меня вернуть,

взвившуюся душу приземлить.

Чтобы к богу прикоснуться чуть,

надо чаще в люди выходить.

Поздороваюсь утром с соседом -

он живет в секционке напротив.

Я в лицо хорошо его знаю -

друг для друга мы – вид из окна.

Слава богу, с утра есть забота -

потеплее куртчонку набросив,

закоулком дворов пробираюсь

к месту сбора под индексом «А».

Здесь, вдыхая пары диоксида,

терпеливо стоят горожане

те, кому обязательно надо

где то быть, невзирая на рань.

Перевозчик подгонит автобус

будь «хундай» это или «волжанин»;

и сглотнув всех желающих ехать,

тот нырнет в предрассветный туман.

Как же вкусно, покинув квартиру,

подышать атмосферой промцентра,

влиться в ритм деловых завихрений,

прокоптиться набором проблем.

Город хоть и вонючий, промозглый

нужен, как эмбриону плацента.

И хотелось бы рвать пуповину,

только привязей более чем.

И одна из них – место приюта.

пусть клетушка – "полтинник" по кругу,

но сюда я приду без сомненья -

дом есть дом, как его ни зови.

Брошу взгляд на фасад за окошком,

подниму в знак приветствия руку.

И ответит мне жестом таким же

в доме рядышком мой визави.

Что ж, окей, все домашние в сборе.

Полчаса – между кухней и ванной.

Сбавит пульсом сердечная мышца,

дружбе радуясь, морщась от дрязг.

Размягчится душа, подобреет,

примет позу экранно-диванной.

Смотришь – о-па, а день то к исходу.

Доброй ночи, родной Красноярск.

Кто во что горазд и чем силён,

свой мирок мы строим неустанно.

Мним своё пространство кораблём,

а себя конечно капитаном.

Легкий бриз не купишь за рубли -

молим, чтобы парус не сорвало,

ведь идут по курсу корабли,

выполняя поворот штурвала.

Заглянуть не забываем в трал,

лишним хламом трюмы забивая,

и свистим попутчикам аврал,

подчас даже имя забывая.

В фазе, где пробег уже «ништо»,

каждый день мерещится как судный.

И не знаешь – кто? накличет шторм-

сам ты или женщина на судне.

Счастье – категория мечты;

чаще птица синяя – синица.

Краткий отдых в бездне суеты;

и какую ночь упорно снится:

В буйных волнах мчит кораблик.

Бъётся пульс, как в клетке зяблик.

Вновь подложенные грабли -

не наступишь – не пройдёшь.

Чувство прожитого – остро.

Землю ждёшь, а снова остров.

Сразу вроде бы всё просто -

ум за разум – чуть копнёшь.

Скрашивает будни шутка,

редких радостей минутка,

наполнение желудка

толи ради, толи для.

Маюсь, точно аниматор.

И не кормит «альма матер».

Небо, укажи фарватер

капитану корабля.

А теперь томлюсь приколом:

притворялся ледоколом,

но дал корпус трещину…

я теряю женщину.

На счётчике дорог порядком намотало.

Кончается горючее в пути – пиши пропало.

Но топливо для всех сугубый образец -

не каждому везёт напасть на АЗС.

Подвластен именной «движок» своим причудам:

кто счастлив разносолами, а кто фастфудом,

иных заводит кротость, ну а третьих кровь,

а кто-то – хлебом не корми – подай любовь.

И выбор вроде есть, но каждый раз икается-

то качество не то, а то цена кусается.

Но в очереди в мир иной, большой и многолетней,

язык не гнётся, чтоб спросить: « А кто последний?»

А сутки с каждым годом всё быстрей мелькают,

как будто на обрыв внезапный намекают.

Куда-то всех нас скопищем чужой сюжет несёт -

так хочется увидеть: чем чревато это всё.

Слабеет тяга к чисто плотским искушеньям.

Немногое в душе свой вырежет узор.

Набор добытых благ послужит слабым утешеньем.

А биться сердце заставляет милой взор.

По всем приметам скоро перелом крутой.

Конкретно интересно – что за гранью той?

И надо бы уже промолвить: «Я за вами»,

но как скажи расстаться с карими глазами.

Оттаивают души по весне,

морозный смог спадает, как пенсне,

и пишутся стихи даже во сне

гораздо просветлённее, чем в зиму.

Живые мысли бродят косяком

и о таком сюжете и сяком,

что в мир потянет даже босиком

и жить уподобляясь пилигриму.

А если что-то и ценить из уз-

вся прелесть в паре – поцелуй – укус,

ведь и смакуя выдержанный вкус,

я первачом не брезгую, не куксюсь.

Хоть с каждым днём темнее глубина,

и пробуя глоток уже со дна,

ждать будешь вкус элитного вина,

но кто гарант, что там не будет уксус.

«Ничто не вечно и калиф на час».

Где были б мы, ошибками учась.

А мир такой, какой здесь и сейчас

и, значит, от сознания зависим.

А он прекрасен, если в голове

мысль водится не только о «лавэ»

и в райдере ни в слове, ни в главе

запросы на изыски не завысим.

Дарят крылья птице сладостный полет.

Провожаю взглядом, и в душе кольнёт:

бег и взмах руками тело не взметнёт -

в человеке сколько степеней свобод?

Я могу забыться и летать во сне,

но реально носят ноги по земле.

То ли средств на счёте не хватает мне,

ну а может в тягость пухлый портмоне.

Мы годами строим жизни дерзкий план

покорять вершины, те что по зубам.

Но порою тянет в небо к облакам,

что б увидеть сверху – ну и кто ж я там?

И картинка эта не всегда светла -

наши мощь и немощь с одного котла.

Только осознаешь – кто, когда могла,

глядь, а твой источник вычерпан дотла.

P. S.

Пусть годы сторожат как камарилья,

и в мыслях нет остаток дней пасти -

я в плечи пришнуровываю крылья

летать, даже когда нет сил ползти.

Как всегда я преподнес тебе цветы

и шампанское совсем не из дешевых.