Петр Чейгин - Предисловие к слову

Не меньшее ты и просила,
когда грудь зари оросила
колечками роды рубах

слепых парикмахеров. Своды
тех песен, что жалили воды
копытами конниц–нерях,

тебя объясняли построчно
при отблеске кальки проточной,
где тень прищемили в дверях.

1.
Пусто. Камердинером ночь.
Но боится река пешехода.
Пустота замерзает оплечь.
Комариная песня Нимрода

растворяет пищаль фонаря
и ступени бесшумного сердца.
Воля Ваша – раскроет заря
соловьиную суть проходимца.

2.
Крест погожий февраля.
Скучный подвиг в подворотне.
При набеге костыля
день кричит от соли рвотной,
Величанским сном горя
на запятках февраля.

Т.е. тенью в сомнительном стойле небес
в перевёрнутом злом водопаде
ты меня опыляешь свечою, норд-вест
голоса загибает в кулисы тетради.

Все растения с возу летели к ногам
и венчались, в пылу погибая,
я твои плавники водомеру отдам,
чтобы спился, в осоку врастая.

Чтобы спелся и волны растёр, как сучки
бесноватого ясеня в комлях гранитных.
Если море моё – засоли мне зрачки
и на дне приголубь среди раковин сытых.

Повсюду воздуха примятые конверты
И слепоты смоленской кровь ржаная
Истории на Солнце кожа лопнет
И сношено латынью платье
И сношенной латыни голосок

Крадётся песни пылкая постройка
приметным бантиком на кровельный сосок
кусаема воздушною помойкой

Повсюду осени плакаты неземные
Стихов рванина разрывает жизнь
И рынки до открытия «сенные»
Залиты спермой помидорных тризн.

Потрескался день
как сорной девицы уста.
Как мускул осы
забилось сердечко куста.
Вот Боже в шинели молчит
и позёмка пуста.

Вот белая кошка
слетает на всё, что сияет в глаза.
Снега закруглятся,
и в горле проснётся лоза.
И голубя топчет Шагала слепая коза.

Где стыд твой, загонщик, —
там рис мой с утра голосит.
Немотная пена – не плащ,
и жизнь твоя в рифмах висит.
В колоннах ростральных,
где Солнце смолянкой форсит.

Ухо сплющенного Солнца
у Кунст–камеры весёлой,
где сугробы–новосёлы
оплетают иноверца.

Где у гибельного флага
вран отвертится от брата.
Ветром кована бумага
и плюмажи у Мюрата.

Светаю. Рвутся кости мглы.
И молодые тени наступают.
Осколки безответственной иглы
не ссорятся и блеском охлаждают.

Клещ уставной продрался, ищет кровь,
погром синиц его не вдохновляет.
И грезится всемирная свекровь
в сарае светлом, где зола рыдает.

Солнца нет и злости нет,
только вечное движенье —
незабудки совращенье
и соломенный жилет.

Солнца нет, плывёт тоска
пароходом в Окинаву.
И вселенскую канаву
закрывает мысль-доска.

И море встало на колени
И море крало наши тени
И поднимало воротник

Зари указка выжгла зренье
Но остужало раздраженье —
Любви осознанный двойник

Спасён и выскоблен дождём —
как лодка ни о чём.
Как голос в вешних закромах,
где колосится прах.

Пруд вытер ледяной живот,
в нём радуга живёт.
И пухлая ольха блестит
зрачками аонид.

В прихожей заморочен день
с дождями набекрень.

Узорной пристанью горя
во сне календаря,
Приспешник с чёрствою сумой
расстанется с тобой.

Евреи в чёрных проводах
на нефтяных глаголах
Ван–Гога бьют под рыжий дых
в садах лисят весёлых.

Там колет вторник мухомор
и морсы пьют олени.
А братья подметают двор,
их скулы – Арля тени.

Подсолнухи в сукне стола
и жёлтый дым запруды.
Рядится кисть, сквозит игла,
молчат зимы расходы.

Cижу, как чарка, на Гудзоне,
не приставая к берегам,
глазами рея в тело знамя,
колибри лешему отдам.

Отскок от первого числа
билетом кроется бордовым.
Галерку конница снесла
волнением земли пудовой.

Копытом правым кроет путь,
второе выплыло совою.
Звезду приспичило лизнуть
на день рождения герою

и пасть талантливо на грудь
успеха мощным пешеходом.
Близнец в «крестах» и пруда суть
ответят родственным глаголом.

1.
Циркониево-бедственной волне
в луче зюйд-веста выпала лазейка
и скисла шепелявая ищейка —
дурманить лодки нанялась казне.

Кто больше сбережёт своих гримас
и стащит букли свадебного толка?
Не светлячок, ушедший в самоволку,
а Киплинг произносит: – «Свет погас».

2.
Я в Павловске нашёл протёртый суп
и был притёрт к безумной колоннаде.
Увидел в небесах я, слова ради,
склоненья цапель двух – грех сух…

и прочих самоваров лабуда
скопилась в тесной гимнастёрке аватара,
как злых портвейнов утренняя тара
ушла в кефир и ноет от стыда.

Гибель чтеца моих Лун в заведенье Миро.
Свадьба подопытной моли в кальсонах варяга.
Сводит мизинец. Кольцо ледокол обрело.
Тянет–потянет на дно обрусевшая фляга.

Полдень Жуковской похмельной свистит головой.
Купчино колет свечу на могиле твоей дорогой.
Водка товарища мнёт на собачьей площадке,
Не предлагая о смерти немые загадки.

По прямой,
по воловьим своим берегам
тянет костью предместья на ветре-подносе.
Жёлудь приторный
дубом оденется сам,
умертвив поворот,
поводя канареечным носом.

Потревожит тебя
равноправное масло задеть.
Куры Сутина —девки с тревожной спиною —
в исполкоме его разбежались на снедь,
вилки–руки открыв за музейной стеною.