Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1: Время символизма

Последнее, что нам известно о дальнейших отношениях Мережковских и Нувеля, – некоторые сведения об их встрече в Париже весной 1907 г. 303

В приложении 1 печатаются три письма Мережковского к Нувелю, относящиеся к более раннему времени и непосредственно не связанные с основными темами писем Гиппиус, однако существенные для определения самого духа отношений между Нувелем и Мережковскими как единым целым. Эти письма хранятся в том же фонде: РГАЛИ. Ф. 781. Оп. 1. Ед. хр. 9. Письмо 1 цитировалось в научной литературе 304. Приложение 2 составили впервые вводимые в научный оборот письма Нувеля к Д.В. Философову, выразительно рисующие отношения между двумя людьми, небезразличные для верной оценки основного корпуса. Эти письма хранятся: Amherst Center for Russian Culture. Zinaida Gippius and Dmitry Merezhkovsky Papers. Box 6. Folder 31.

Приносим искреннюю благодарность хранителю архива проф. Стенли Рабиновичу за помощь и постоянное содействие в работе, а также Институту «Открытое общество» за предоставление гранта для работы в американских архивах (№ НАТ 081).

В п е р в ы е: Диаспора: Новые материалы. СПб., 2001. [Т.] II. С. 303–348.

Разберите там, что у вас есть, чего нет: это – грехи вообще и даже считаются таковыми, если и нет на то сознания, т.е. что они – грехи.

Однако, гениальный студент из Москвы! Думаю, что знаю его. Интересный факт 306.

Розановские воскресенья отменены! 307

Вальтер Федорович, если свободны – приходите завтра (во вторник) вечером. Не раут, а лишь двое-трое, для полуинтимных-полуофициальных совещаний.

25.2.<19>02

СПб.

Люди Божьи и скопцы.

Истор<���ическое> исследование

Н.В.Реутского

Москва 1872

Люди Божьи

русская секта так называемых

духовных христиан

И.Добротворского

Казань

В Университетской типографии 1869

Секты

Хлыстов и Скопцов

Исследование

Свящ<���енника> Константина Кутепова

Ставрополь Губернский

Типогр. Тимофеева 1900 308.

Ура! Я нашла ваши письма! И прониклась к вам нежностью. И жалостью, смешанной с презрением, ко всем людям (себя включая), которые не умеют хранить ничего хорошего, относятся друг к другу легкомысленно и во всякую минуту бросают один другого, как – по английской поговорке – «горячую картофелину». Нет, что-то тут не то. Должно быть, мы не настоящие люди, а так, плесень. Но я еще карабкаюсь, а вы глухо и покорно проваливаетесь. Вы допустили, распустили себя до… вы думаете, я скажу «до греха»? О, нет! До – бездарности. Это самое ужасное самопроклятие. Всякий человек – свечка с фитилем, да еще с очень чувствительным. Огонь в мире есть , надо только от него не удаляться, а приближаться. Он везде – в бескорыстной человеческой мысли, в случайном порыве, в книгах, в рассветном небе за собором, в желании любви, в действенном страдании, был он и в моих протянутых к вам руках… а вы потушили уже тлевший, м<���ожет> б<���ыть>, фитиль; вы живете в такой атмосфере бездарности и тупости, что и сами сделали себя бездарным. Последний вечер…… Боже мой! Как все это было страшно! Страшнее, чем вы себе позволяете предполагать. И… знаете что, вы не сердитесь, но иногда мне кажется, что вы… делаетесь некультурным. Почти незаметно наша «культура» переходит в варварство. Каменный век начинается. «Декадентство» – каменный век. Презираю вас (и себя) и поэтому люблю обоих (по вашему рецепту). Хотела бы еще видеть вас. Едем мы в воскресенье. Не зайдете ли как-нибудь?

P.S. И что меня заставляет с вами видеться? Вот уж самое бескорыстное чувство!!

Разрываю конверт. Не приходите, мы таки едем в субботу. А напишите.

Если не зайдете – напишите в Лугу (СПб. губ.) имение Заклинье.

Как поживаете, милый Вальтер Федорович? Я нет-нет да и вспомню вас, невольно и бескорыстно (в последнем, впрочем, вы не сомневаетесь). Я ужасно верная, к тому же привычливая, и до тех пор не рву с людьми, пока меня… не намеками какими-нибудь, а определенными словами гулять не пошлют. А вам это делать нет нужды, я вам не сплошь надоедаю, а лишь изредка. – Признаться, имела против вас зуб, да за давностью времени даже и крошечная моя неодобрительная досада прошла, осталось непроходимое (т.е. я хочу сказать «постоянное») доброе и ласковое к вам чувство. Но для порядка вспомню ваш грех: зачем даете всем мои письма читать? Я ваши хоть потеряла было, да нашла, и никто на них взора не кинул. А ими интересовались, наверно, больше, чем моими, – просили и спрашивали. Письмо беззащитно, само за себя постоять не может; поэтому надо ко всяким письмам относиться с особой осторожностью, как к детям. Говорю не только о «секретных», но обо всяких .

Знаете ли про наши дела? Слыхали ли, что, кроме журнала, налаживается и «Литературная книжная лавка» 309? Уже не только слияние церкви с интеллигенцией 310, а и литературы с публикой! О нашем блестящем путешествии, «слиянии декадентов-литераторов с народом» – вы, вероятно, слышали в подробностях 311. Мы, приехав, только об этом и говорили, даже Розанов пошатнулся (он и обедал, и спал, и умывался у нас в эти три дня в Петербурге). Д.С. теперь страшно занят мыслью о… вывеске для «Лавки»! Кстати, где Бакст 312? Он тоже со мною «обратился» по-вашему, на письма не отвечал и все такое, однако скажите ему, что я его по-прежнему люблю.

Многое имею сказать вам, а потому пока умолкаю, в ожидании отклика. Вы ведь в городе? И в одиночестве? И в обычной гордой радости, что можете быть одиноким? Ну можете; да только нужно ли?

Здесь у нас весьма великолепно…. было бы, если бы не странный дождь и холод. Очевидно, кончина мира.

Пошлите в кассу за билетами, оставленными на ваше имя, 5 кресел. Пошлите до понедельника, т.е. до дня представления 313.

11.10.<19>02

Дорогой Валичка! Как-то вдруг вспомнилось о вас внезапно, о ваших надеждах; о ваших разочарованиях; о ваших ненужных словах и нужных, но никогда не сказанных мыслях. Но что вы? Конечно, хорошо? Ну и конечно – не хорошо?