Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений

Я ж и сам, наверное, не знаю
Взятых рубежей, когда порой,
Радуясь, волнуясь и страдая,
Завершаю труд очередной.

Выйдет книга – и бывает ясно,
Что не зря звенела голова,
Что кипел душою не напрасно:
Люди пишут теплые слова!

А статьи то колют, то кусают.
Что ж, дела не так уж и плохи!
Недруги, они ведь понимают,
И, уж коли стрелами пронзают,
Значит, пишешь крепкие стихи!

И тогда вдруг на мгновенье где-то
Дунет в сердце ветер-снеговей,
Ну, а что, как будет книга эта
Песней лебединою моей?!

Но затем спрошу: – А ну-ка, милый,
Подсчитай-ка, если не секрет:
Все ли ты исчерпал свои силы? —
И отвечу сам: – Конечно, нет!..

Я еще покуда подышу,
Ибо завтра крепче напишу!

Странною жизнью живет человек:
Чуть ли не всем овладел на свете!
Только и слышишь: «Атомный век,
Квантовый век, электронный век,
Плазма, космическое столетье».

Но вместо того, чтобы день за днем
Чувствовать радости обновленья,
Мы словно бы нервно всегда живем
Под током высокого напряженья.

Ну разве когда-нибудь было так,
Чтоб земли хоть раз расцвели содружьем,
Чтоб кто-то нигде не звенел оружьем
И злобой не тлел никакой очаг?!

А хочется, хочется, чтоб года
Мирно, как звезды, смотрелись в реку.
Нельзя нервотрепками жить всегда,
Дайте спокойствие человеку!

Нет, не спокойствие равнодушья,
А ясность и радостные волненья.
Ведь горькие, нервные напряженья
Хуже порой любого удушья.

Как мы страдаем от разных ссор,
Срываемся, грубо браним кого-то.
Резкое слово же, как топор,
Порой вдруг навек отсекает что-то.

Когда же мы сможем остановить
Стычек и распрей дурную вьюгу?
Нельзя с нервотрепками вечно жить
И укорачивать жизнь друг другу!

Нельзя ни позволить, ни допустить,
Чтоб ради справки или решенья
Чинуши, которых не прошибить,
Могли посетителя доводить
Почти до полного исступленья.

Нельзя, чтоб на улицах и балконах
Гремели, сомкнуть не давая глаз,
«Спидолы», гитары, магнитофоны,
Чтоб где-то в бутылочном перезвоне
Плясала компания в поздний час.

Неужто должны и теперь кварталы
Трястись под тяжелый трамвайный гром?
И люди, с работы придя устало,
Обязаны слушать, как самосвалы
Ревут неистово за окном?!

То громом, то шумом, то злостью фраз
Как же мы нервы друг другу гложем.
Нет, как-то не так мы живем подчас,
Честное слово, не так, как можем!

Не десять ведь жизней дается нам,
И надо сказать и себе, и веку:
Долой нервотрепку ко всем чертям,
Дайте спокойствие человеку!

Не сразу поймешь: какой это век?
Москва. Переделкино. В доме сонном
С утра просыпается человек,
Разбужен густым колокольным звоном.

Сперва будто сом ударит хвостом:
Бо-о-ом!
Затем поменьше колокола:
Динь-ла! Динь-ла!

А дальше как маленьких птиц перезвон:
Длинь-дон! Длинь-дон!

И люди идут, и люди идут,
Одни – чтобы истово помолиться,
Другие, их тоже немало тут,
Скорей из праздного любопытства.

Нет, я не смеюсь над искренней верой,
Взывающей к миру и доброте.
Пусть каждый живет со своею мерой,
Но сколько ж там всяческих лицемеров,
Всуе бормочущих о Христе!

И что же за души в иных скрываются?
Ведь где только можно урвать спешат.
Потом перед Богом трусливо каются,
А завтра безбожно опять грешат!

Легка молитвенная дорога:
Ничем ведь не жертвуешь никому.
Но если и впрямь вы верите в Бога,
Так отдавали бы хоть немного
Сердца ближнему своему.

Катится медленный звон окрест
По крышам, снегам и сосновой хвойности.
А сверху горит золоченый крест —
Символ вечности и спокойности.

Рядом же эхом по всем лесам
Разносится грохот с могучим свистом.
Там – Внуковский аэродром. И там
Вместе возносятся к небесам
Прихожане и атеисты.

И, вскинув к звездам победный гром,
Над рощей, над всею землей, над веком
Блестит самолет гигантским крестом,
Как символ дерзости человека!

За каждый букет и за каждый цветок
Я людям признателен чуть не до гроба.
Люблю я цветы! Но средь них особо
Я эту вот розу в душе сберег.

Громадная, гордая, густо-красная,
Благоухая, как целый сад,
Стоит она, кутаясь в свой наряд,
Как-то по-царственному прекрасная.

Ее вот такою взрастить сумел,
Вспоив голубою водой Севана,
Солнцем и песнями Еревана,
Мой жизнерадостный друг Самвел.

Девятого мая, в наш день солдатский,
Спиной еще слыша гудящий ИЛ,
Примчался он, обнял меня по-братски
И это вот чудо свое вручил.

Сказал: – Мы немало дорог протопали.
За мир, что дороже нам всех наград,
Прими же цветок как солдат Севастополя
В подарок от брестских друзей-солдат.

Прими, дорогой мой, и как поэт
Этот вот маленький символ жизни,
И в память о тех, кого с нами нет,
Чьей кровью окрашен был тот рассвет —
Первый военный рассвет Отчизны.

Стою я и словно бы онемел…
Сердце вдруг сладкой тоскою сжало.
Ну, что мне сказать тебе, друг Самвел?
Ты так мою душу сейчас согрел…
Любого «спасибо» здесь будет мало!

Ты прав: мы немало прошли с тобой,
И все же начало дороги славы —
У Бреста. Под той крепостной стеной,
Где принял с друзьями ты первый бой,
И люди об этом забыть не вправе!

Чтоб миру вернуть и тепло и смех,
Вы первыми встали, голов не пряча,
А первым всегда тяжелее всех
Во всякой беде, а в войне – тем паче!

Мелькают рассветы минувших лет,
Словно костры у крутых обочин.
Но нам ли с печалью смотреть им вслед?!
Ведь жаль только даром прошедших лет,
А если с толком – тогда не очень!

Вечер спускается над Москвой,
Мягко долив позолоты в краски,
Весь будто алый и голубой,
Праздничный, тихий и очень майский.

Но вот в эту вешнюю благодать
Салют громыхнул и цветисто лопнул,
Как будто на звездный приказ прихлопнул
Гигантски-огненную печать.

То гром, то минутная тишина,
И вновь, рассыпая огни и стрелы,
Падает радостная волна,
Но ярче всех в синем стекле окна —
Пламенно-алый цветок Самвела!