Рут Фейгель - Быть печальной травести

Кто видел, кто знает – плывут корабли к горизонту;

Без весел, без песен – лишь волны шумят за кормой.

А брать экипажи им нет никакого резона –

Ведь люди всегда почему-то стремятся домой.

Уходят, влекомые каждый своею мечтою

(Они же ведь тоже умеют мечтать, как и вы).

Не страшен им шторм и неведомо чувство покоя,

И каждый, наверное, быть одиноким привык.

Я тоже из тех, из бродячих; но – странное дело…

Я этого просто понять не умела сперва –

Что как бы мне в эту зеленую даль не хотелось,

Но жить невозможно одним только морем – без вас.

И вновь я гадаю по солнышку – верить-не верить,

Что с ласковым ветром улыбку прислала земля.

В далекую синюю сказку ушла каравелла,

Но утро встречает она поворотом руля.

И хочется верить, что вы про меня не забыли

(Хотя про меня-то забыть – это можно едва ль),

Что небо, как синяя птица, раскроет нам крылья,

И будет нам счастье. И море опять будет звать.

И кто меня знает, зачем я туда возвращаюсь,

Зачем ухожу от людей в эту зыбкую грусть?

Прервем разговор. Я люблю уходить, не прощаясь –

И это, наверное, значит, что тоже вернусь.

Маленький дом мой в дремучих лесах,

Окна – в свету полян.

Всюду застыли, как на часах,

Сосны и тополя.

Дом окружен пеленой дождя,

Дождь серебристый – слеп.

Птицы загадочные едят

Ломтик луны, как хлеб.

Зорко меня охраняет лес,

Только узнала все ж:

Ты, незнакомый мой, по земле,

Дальней земле идешь.

Много, наверно, прикончат лун

Птицы порой ночной,

Прежде чем мой напряженный слух

Голос уловит твой.

Выйду навстречу тебе сама

И улыбнусь тебе.

Не говори мне про терема –

Мне веселей в избе.

Я подарю тебе все мечты

И ненасытных птиц,

Если однажды решишься ты

В маленький дом прийти.

Лес будет сумрачен, и, когда

Все же меня найдешь –

Сразу, как в пропасть, беззвучно – да,

Переходящее в дождь.

Осторожнее, осень, неси

Многоцветное пламя – свечу.

Вроде, нужно пощады просить –

Только я не хочу.

Вроде, нужно нырять с головой,

Не пытаться подняться наверх –

Остается истаявший воск

На щеках и листве.

Не кори меня, осень, молчи,

Мне твой голос угрюмый знаком.

Ты закапала воском свечи

Белизну облаков.

Мне моя неизвестна вина,

Не пали меня желтым огнем.

Ты сама, отпылавшая в нем,

Холодна, холодна…

То ли листья с тучи

То ли снег с черешни;

Жизнь намного лучше,

Чем казалась внешне.

На черешне пламя –

Алые мониста;

Лишь была бы память

О простом и чистом!

На израненных висках

Яблок переспелых

Закипели молоком

Молодые зори.

– Пусть река неглубока –

Разве в этом дело?

– Пусть размыты берега –

Разве это море?

Закат перенасыщен цветом меди,

Багряный отсвет тает на земле.

В продрогших кленах разгулялся ветер,

Как молодой гусар навеселе.

А кудри ветра белокуры были –

Они скрывали юное лицо.

Он танцевал, покрытый снежной пылью,

И пел о чем-то с легкой хрипотцой.

О золотистом тополе, быть может;

О людях, затерявшихся в годах;

О поле, шелестящем спелой рожью,

Или о том, чего не передать.

Кто знает, что он пел, слегка картавя –

Что воспевал, что низвергал с высот?

О вечности? О славе и бесславии?

И песня эта все еще живет.

В ней каждый слышит свой оттенок смысла,

У каждого свои к нему слова;

Поэтому нельзя легко и быстро

Ни родину, ни жизнь растолковать.

Впали в безумие ясени,

Побагровели дожди

И неумело покрасили

Листья настоем гвоздик.

Пахнет покоем и прелостью,

Горечью дикой души;

И осторожно, с несмелостью,

Где-то шумят камыши.

В спелом дыхании осени –

Полосы сжатых полей

И необъятный, как озеро,

Радужный клик журавлей.

О солнце мое! Золотого лукавства лицо!

Улыбка твоя воссияла сквозь косы-лучи!

Дождливые дни протянулись унылой рысцой,

От нас сокрывая живящего света ручьи.

О солнце мое! Несравненна твоя благодать!

К тебе величаво плывут облака-корабли.

И как же ты просто умеешь сначала отдать,

А после сурово взыскать с пристыженной земли!

О солнце мое! Бесподобной улыбкой богов

В сердцах озари бесконечную серую даль!

И как же ты просто умеешь взлететь высоко,

А после слезинкой упасть на горячий асфальт.

О солнце мое! За ничтожный подарок прости:

На ветки нанизаны искры – жемчужины слов.

И как же ты просто умеешь сначала уйти,

А после одаривать черствую землю теплом!

На небо выплеснулась синь,

И сразу небо стало выше.

Сосулькой солнце-апельсин

Приколото к соседской крыше –

И брызжет золотистый сок

Во все концы двора и мира!

Апрель – загадочник босой –

Проходит по земле пунктиром.

Горит оранжевый фонарь

В невидимых руках апреля

И представляется весна

Совсем такой, как мы хотели.

Здравствуйте! Я – ничья.

Выдохну просто, как имя.

В этих живу краях,

Накоротке с другими.

Я отдала б вам – вот! –

Всю себя. Почему же

В ваших устах – вопль,

В ваших глазах – ужас?

Крови не украду

Вашей. На что она мне?

Я же душа, дух!

Может быть, я – память?

Что ж вы? Мои слова

Неразличимы в ветре?!

Я простираю к вам

Скрещенных рук ветви!

Рук моих – не разъять,

Скопище звезд на страже!..

Здравствуйте. Я ничья.

Ваша.

Когда сырая ночь поблекла,

И замерла земная ось,

Заря ударилась об окна,

И лето в город ворвалось!

Как расшалившийся мальчишка,

Качнуло неба синеву;

Огнем взметнулось, плавя крыши,

Стекая медом на траву.

И, утопая в пышных соснах,

Душистым зноем их обвив,

Наивно, преданно клялось нам

В своей безоблачной любви.

Хрусталь-горизонт между мной и тобой леденеет;

Поэтому, видно, душа моя смерзлась с твоею.

Мою от твоей оторвать невозможно без боли:

Зачем мне себя изводить, и бедняжку неволить?

Я буду бродить по пустым коридорам вокзальным,

Все больше и больше душою к тебе примерзая;

А в парке, в листве, на прожилках,

эзоповским слогом –

Такого знакомого имени много-премного…

Пусть корочки льда на оконных хрусталиках стынут,

Как в доме, где топят всегда лишь одну половину;