Владислав Белозор - Стихотворения. «И вновь я в этот день осенний напрасно помню о тебе…»

Порою все мы говорим
о том, как жить на свете худо,
когда не даришь ты другим
частицу собственного чуда;
о том, как страшно одному
глядеть на мир потухшим взглядом
и сквозь его туман и тьму
не увидать кого-то рядом.
Мы любим властно уверять,
что наша жизнь не одинока
и что окажется опять
она прекрасной и широкой.
Но вряд ли кто-то испытать
мог на пути своём открытом
всю одиночества печать
с его «разбившимся корытом».

Один я средь глуши родной,
как господин земель суровых,
имея в памяти глухой
людей смущающих и новых.
Искать напрасно было б мне
с надежды полными глазами
к людской надменной вышине
подход ничтожными шагами.
Игру и жизнь чужих людей
не смог постигнуть мой рассудок —
и стал мир для души моей
убог, презрителен и жуток.
И хоть бесценные слыхал
сужденья, истины и знанья
от лиц духовных я, но ждал
напрасно ждал я пониманья.
Я хмурый, вдумчивый, немой,
когда так смутно весть узнаю
о том, что кто-нибудь иной
судьбу свою приблизил к раю.
Их вера в должный оборот
доступных всем добра и счастья
вознаградилась без забот
и без душевного ненастья.
Надежды, жалкие, как сон,
средь жизни растерял давно я
и знаю: будет посвящён
день каждый мой тени покоя.

Быть может, в вечной уж тени,
куда идём мы от рожденья,
припомню я былые дни
без искры злого сожаленья.
Быть может, будучи один,
я мир иной вокруг открою
и груз пожизненных морщин
не унесу туда с собою.
Быть может, после жизни сей
с её безжизненным теченьем
мне станет вздох последних дней
неизъяснимым оживленьем.
Быть может, мне на свете том
закон всевышнего сужденья
заплатит светлостью, крылом
и чудом ясного виденья.
Быть может, я увижу в нём,
что жизнь мирского искривленья
приснилась мне напрасным сном
в моём краю уединенья.

Как же я порой желаю
над округлою Землёю
стать несущейся без краю
этой тучей грозовою!
Как бы мог дышать легко я
над бушующей досадой!
и теснящей гуще зноя
отвечал бы лишь прохладой.
Как бы мог висеть впустую
над пристрастными огнями!
и туманность их больную
разрежал бы я дождями.
Не узнал бы никогда я
о законах тяготенья,
и борьба мне их смешная
не имела бы значенья.
Не искал бы я приюта
средь заглохшего простора,
не смущался б ниоткуда
броским образом позора.

1

Я лежал в законченном бою,
под нависшими клочками дыма
и на рану тяжкую свою
лишь смотрел, смотреть желая мимо.
С ней одной лежал наедине
в жадных джунглях чуждого мне края.
Лишь чертой теперь виднелся мне
мой «Фантом», дымя и угасая.
И так точно гасли вместе с ним
все мечты мои, предо мной немея:
жаждой денег, славы был томим
словно лишь в одном померкшем сне я.
И не мог найти нигде вокруг
я ответа на свое молчанье;
и терял мой военный дух,
как «Фантома» смутное названье.
И так странно всё вокруг меня
облекалось ранним вечным светом,
но жить боле не желал и дня
я, герой страны, на свете этом.

2

Но увидел вдруг я пред собой
паутинку светлую так рядом,
и в её узор судьбы иной
впился я своим ожившим взглядом.
Как виденье, здесь она была
средь умов, охваченных войною,
в гуще страха, хаоса и зла
мне одна понятной и родною.
Охватили трепетом в тот миг
и порывом нового страданья
из потухших детских лет моих
яркие меня воспоминанья.
И, как ране, я в своих руках
будто вижу комикс о герое:
молчаливо свой трагичный шаг
он влачит в молчание ночное.
И так мне он памятно знаком,
в мире чуждом, гордом и прельщённом
ставший Человеком-пауком
тот подросток с видом потаённым.

3

И пред мной вдруг поднялась кругом
с яркой, грустной и тревожной краской,
вся в борьбе отчаянной со злом,
жизнь его под злополучной маской.
И так ясно вспомнил я затем,
как держал ответственность он свято
и, не понимаемый никем,
получал утрату за утратой.
Жизнь свою он риску поддавал,
о наградах и не помышляя,
и терзался вечно и страдал,
сам себя от мира отвергая.
И всё видел в комиксе я том…
и так остро вспомнил вдруг её я…
в том далёком шестьдесят втором
паутину за спиной героя.
Эта паутина за спиной…
как же стал вдруг снова понимать я:
это символ долга пред судьбой,
верный символ дара и проклятья.

4

И теперь я в прошлом за собой
заблужденье видел роковое,
как под краской жизни молодой
впечатленье предал о герое.
Предал я с насмешкою своей…
так надменно… с твёрдым порываньем
ценный образ тех погибших дней
и порыв к добру во взгляде раннем.
И, летя безумно сквозь войну,
до последнего с судьбой вою,
эпохальную мечту одну
слепо так преследовал свою я.
И теперь один, в краю чужом,
здесь лежать остался навсегда я,
и уж мертвым засыпал я сном
с паутинкой из родного края.
И теперь бы блеск своих побед
я отдал, чтоб лишь вернуться снова
к тем фантазиям погибших лет,
где живёт высокое их слово.

5

И почудилось, должно быть, мне,
как поднялся ветер надо мною
и сорвал, унес к моей стране
паутинку будто бы живою.
И отрадно, грозно так она
на глаза печальные герою
попадётся… и ему одна
путь укажет силой неземною.
Где-то там бредёт один герой
неподвластной и железной воли.
В тот далёкий шестьдесят второй
я не мог смотреть уже без боли.
Со своей борьбой наедине,
голову бессильно опуская
вдаль идет навстречь седой луне
истинный герой родного края.
И всё мнилось мне последним сном,
как летит свободно, невесомо
паутинка эта над крылом
моего подбитого «Фантома».

Я комикс из прошлого знаю далёкого
(уже ему боле, чем лет пятьдесят),