Валерий Татаринцев - Великое ничтожество

Недалеко от деревушки,

У леса на краю опушки,

Едва передвигая ноги,

Крестьянка с хворостом брела,

Она едва не умерла

И повалилась на дороге.

От тяжести спина заныла,

Она корзину отцепила

И стала громко причитать

И на судьбу свою роптать:

«Ах! Я несчастна и бедна!

На целом свете я одна

Ни сна не знаю, ни покоя!

Доколе бедствие такое

Я буду каждый день терпеть?

Ах, право, лучше умереть!»

Под хворостом на дне корзины

Лежал малыш, свой рот разинув,

Он так неистово орал,

Как будто в муках умирал;

Она ему дала пустышку:

«Ну, потерпи чутьчуть, сынишка!»,

Он соску взял в огромный рот

И задремал. Такой урод

Пригрезиться мог лишь в кошмаре:

Такой противной, мерзкой хари

Вы не видали никогда!

(Клянусь Вам в этом, господа!)

Малыш был ростом пяди две,

На грушевидной голове

Клубок запутанных волос

И непомерно длинный нос,

Да тёмные глазёнки злые,

Да ножкипалочки худые,

А на спине (Ну страшно просто!)

Был горб, изъеденный коростой;

Ему два с половиной года,

А он ещё не говорил,

Как пёс скулил на непогоду,

Или как волк ночами выл,

Шипел, мяукал и кусался,

Хрипел, сопел и больно дрался

Своею маленькой рукой.

«Когда изведаю покой?» —

Руками женщина всплеснула

И от усталости заснула.

Фрейлейн фон Розеншён была

Собой красива и мила,

Могла бы стать она актрисой…

В приюте стала канониссой 1 1 Канонисса – католическая монахиня, принимающая участие в управлении монастырём или исполняющая монашеские обеты в миру. Обычно канониссы принадлежали к знатным дворянским фамилиям. ,

Творила добрые дела

И этим счастлива была.

Она с прогулки возвращалась,

Была полна добра и света,

Как будто радугой одета,

И неизменно восхищалась

Природы дикой красотой

И гениальной простотой

Её бесчисленных творений;

И взор её, как добрый гений,

Был преисполнен красотой

И неземною чистотой.

Фрейлейн фон Розеншён хотела

Свою прогулку завершить…

"Меня ждёт праведное дело —

Приюту пламенно служить

Мне предназначено судьбою…

О Боже! Это что такое?" —

Она увидела урода,

Что рядом с женщиной лежал

И от сопения дрожал,

Воскликнула: "О, мать-природа!

Порой ты так скупа бываешь,

Что даже нищих обираешь!"

На руки малыша взяла,

К груди прижала, обняла,

Рукой своей довольно ловко

В порядок привела головку:

Его как будто расчесали,

Красиво волосы лежали,

Струились кудри водопадом.

"Мне уходить, голубчик, надо, —

Ему тихонько прошептала

И в темечко поцеловала.-

Не будешь ты высок, силён,

Красив, талантлив и умён.

Но в дар тебе я дам умение,

Что даст большое облегчение

Тебе на жизненном пути.

Ну всё! Пора уж мне идти.

Пусть к вам вернутся жизни силы!" —

Торжественно провозгласила,

Душистым спиртом облила,

Затем флакон другой взяла,

Ещё побрызгала немного

И побрела своей дорогой.

Крестьянка очи разомкнула:

«Как хорошо я отдохнула!

Эй, Цахес, полезай в лукошко!» —

«Нет, не хочу!» – ответил крошка.

«Да это просто чудеса!

Свидетель Бог и небеса!

Ты так отлично говоришь,

Причёсан, на ногах стоишь!

Нет! Мне, должно быть, снится сон.

Ах! Если б только сбылся он! —

Глаза крестьянки закатились

И слёзы по щекам полились. —

Ах, право, лучше умереть!» —

«Сейчас же перестань реветь!

Я есть хочу! Пошли домой!» —

«Глазам не верю! Боже мой!

Уродец мой заговорил!

Ушам поверить нет и сил!»

А Цахес взялся за подол,

На ножкахпалочках пошёл.

Казалось, что он чуть подрос —

Так кверху задирал он нос.

Шли мимо пасторского сада,

Под вишней пастор отдыхал,

Вдруг он схватился за ограду,

Крестьянку с Цахесом позвал:

«О фрау Лиза, заходите

В мой тихий и прохладный сад

И на скамейке отдохните.

Я буду несказанно рад!»

Вот Лиза в сад ступила,

Корзину отцепила,

Лицо ладонью отерла:

«Ох! Я едва не умерла!

Работала до пота.

Эх, тяжела работа!»

За кочку Цахес зацепился

И прямо под ноги скатился

К отцу святому, закричал

И как корова замычал.

Его святой отец поднял,

Поцеловал, затем обнял,

А Цахес вырваться пытался,

Царапался, хрипел, кусался.

Крестьянка Лиза хворостиной

Его хотела усмирить:

«Нельзя же быть такой скотиной!» —

«Ребёнка не позволю бить! —

Сказал ей пастор очень строго. —

Да, вы устали, но, ей Богу,

Нельзя такую крошку бить!

Его лелеять и любить

Вам уготовила природа!» —

«Такого мерзкого урода

Порой мне хочется убить!» —

«О Боже! Как вас вразумить?!

Он так хорош! Он так прекрасен!

И взгляд его умён и ясен!» —

«Да вы смеётесь надо мной!

На всей поверхности земной

Страшнее нет урода!

Как будто матьприрода

За чтото мне коварно мстит» —

«Она безумна! Бог простит

Ей умопомрачение» —

«Да с ним одно мучение!» —

«О фрау Лиза, погодите!

Быть может, мне вы отдадите

Его на попечение?» —

«Отдам! Конец мучению!» —

Избавилась крестьянка Лиза

Так от природного каприза,

А пастор был ужасно рад.

«Да это не ребёнок – клад!» —

Он всем в округе говорил

И небеса благодарил

За то, что есть на свете

Столь миленькие дети.

Фрейлейн фон Розеншён хотела

Добро вершить и то и дело

Творила добрые дела:

Она же всётаки была

Розебельверде феей,

О том сказать не смея

На свете никому:

За колдовство – в тюрьму,

Такой крутой указ

Издал Пафнутий князь.

А раньше то и дело

Все колдовали смело,

И в городах и в сёлах

Народец жил весёлый,

И феи на природе

В весёлом хороводе,

Как бабочки, порхали,

Гонения не знали.

В то время правил князь Деметрий,

Ни треволнений, ни поветрий

К восстанию не наблюдалось,

Законность всюду соблюдалась;

Народ Деметрия любил,

Поскольку он терпимым был

Ко всем чудачествам народа.

«Уж такова его природа!» —

Он о народе говорил

И всех улыбкою дарил.

Когда Деметрия не стало

Для фей пора тревог настала:

Его преемник князь Пафнутий

Решил их выслать в Джиннистан 2 2 Джиннистан (от арабск. джинн дух, демон) – в арабских и персидских сказках фантастическая страна, где обитают духи; счастливая страна грёз в романтической поэзии. ;

Он так ретиво гнать их стал,

Кричал: «Они враги по сути

Своей натуры колдовской!

Тогда узнаю я покой,

Когда мы выгоним всех фей

Подальше из страны взашей!»