Ольга Чернявская - Перемещенные лица

Сын Человеческий, я твой смиренный раб,
Прости меня, я немощен и слаб…

Белый Ангел альпийских заснеженных сел
На зеленом Рождественском небе
Пролетел, и нечайно, поскольку посланцем он не был,
Он нечайно, нам тихую радость принес.

Он ее обронил, как хозяйка роняет случайно,
Крутобокий, шершавый и полный кувшин молока,
Но свершилось – Земля содрогнулась от Тайны,
И заветного яблока нежно коснулась рука,
И качнулось, и сдвинулось все,
Все вокруг задышало,
Чтобы снова родиться,
И снова рассыпаться в прах…

Только Ангел летел и летел,
Но другая Земля проплывала
У него под ногами,
И нимб золотел в головах…

Классической поэзии фонарь –
Немецкая луна в окно глядела
Так пристально, как твой сосед Герр Штайн,
Чиновник социального отдела.

Зачем сегодня ночью я с тобой?
Наследник всех побед и поражений
Своих отцов, их пиршеств и сражений,
Любителей в прокуренной пивной
Вдыхать дымок минувших сожалений.

Над Изаром витает сонный дух,
И влажная трава под каблуками,
И нищие с безумными глазами
Мостятся на ночь, заполняя луг…

Страна перемещенных лиц и душ,
Просторных рыцарских подвалов,
Со сладким привкусом походов и привалов,
Волос девичьих и оленьих туш…

Я прах тебе и в прах твой ухожу,
Любя, и проклиная, и тоскуя…
Пропел петух, разбив крылом рассвет,
И все, что мне осталось это след
Холодного на сердце поцелуя

Хорошая немецкая традиция
Все девушки привычны к амуниции,
Кто Лорелеи, а кто Гитлерюгенда,
И рыбий хвост, и форма им к лицу.
Холмы и водопады – декорация,
И стройный лес, и в небе авиация,
И памятник, и лошадь на плацу.

Ах, хитрая пивная экзекуция,
Ведет меня твоя кривая лоция,
По улочкам, по улочкам, по лестницам,
Такой вот непредвиденный экстаз,
Прощайся ж, милый Августин, с ровесницей,
Ты обещал, что все пройдет, как в песенке,
В классической немецкой философии,
Где делу время, а потехе час.

В горах Баварии, где некогда бродил
Любимец очарованный мальчишек,
Несчастный Людвиг,
Снег траву укрыл
И деревень игрушечные крыши.

Февраль в Баварии, но кажется, что осень
Опять вернулась к нам – под снегом желтый лист,
Душа промерзшая тепла и хлеба просит
Под соловьиный свист.

О где ты, где ты, Родина моя,
Дворов ли южных темная прохлада,
Московских подворотен глубина,
Над Одинцовым полная луна
И в корке льда ночная эстакада?

На уходящем в небо Трафальгаре
Горацио и я,
Всегда кого-то ждем…
Настоянное на крутом отваре
Ромашкового чая, за окном,
Уходит лето в бухты Борнемута,
И я еще пока должна кому-то
Но мне уже и это нипочем…

Зачем, любовь моя, мы влюблены
Так в этот город, уходящий в дождь?
И в этот Зал, пропитанный насквозь
Викторианской смесью ароматов:
Засушенной лаванды для белья,
Фарфора в трещинках, проложенного ватой,
И старого на рейде корабля.

Здесь чернь и власть,
Здесь трон и суета,
И в библиотеке чья-то сигарета
И дрогнула твоя рука, задета моим плечом,
И карты жизни этой легли на стол,
И оказались в масть…

И к часу ИКС, вечернею порой
Мне кажется, что я бреду тропой
Без покаяний, и без сожалений,
И без любви какой-либо, без мнений,
С душой опустошенной, но живой…
Викторианский сад над головой
Он ранней черной зеленью, весной,
Цветеньем мелких роз не утешает,
Как утешал в былые времена
Когда безумцем рвался из окна,
И таяла прибрежная волна у наших ног,
от страсти умирая…

Корабль Дворца, сойдя со стапелей,
Улегся в воду и пошел к закату,
И старый БЕН был мачты пламеней,
И напряглись, и дрогнули канаты…

Безропотно он отмерял нам срок
От чая к чаю, от любви к могиле,
Но мы беспечно целились в висок
С самозабвеньем думающей пыли.

Меж тем корабль, как усталый кит,
Все плыл и плыл на запад, в бухты Торки,
А мы остались, опустился лифт,
Разверзлась тьма в подвальные задворки,

И мы шагнули внутрь,
Оставшись там втроем:
Ты, я, и пустота реторты…

Иногда мы с тобой были счастливы,
Мы с тобой пили пиво
в Доках Екатерины,
На лавочках черных сидя.
В промозглом жемчужном заливе
Яхты толкались от чванства,
Мы нежились в этой сыри
Речного непостоянства…
Мы вспоминали снова
Твоих любимых поэтов,
Такси нас ждало терпеливо,
Прячась за парапетом.
Нас ждали тогда, сколько надо,
Нас тогда шибко любили,