Евгения Савельева - Открывая душу

Паренек слегка сдвинул вперед затекшую ногу, сердце бешенно стучало, отсчитывая последние мгновения его жизни, но …мина не сработала.

Рядовой гвардии Кирилл Мерзликин вернулся домой в июне 1945 года, с седой прядью в темно русызх волосах.

Он никогда не говорил «Успею», делая все здесь и сейчас, с поправкой только на время суток или погоду.

Кирилл слишком хорошо знал, что «успею потом» может и не быть.

Ранним утром 22 июня девушка, в легком белом сарафанчике, стояла на пшеничном поле и улыбалась, подняв голову к солнцу, чувствуя, как оно ласкает ей кожу, а легкий ветерок перебирает ее волосы…

…И не было в Мире человека счастливее, чем она!

Ведь счастье – это то, что внутри человека, в его способности замечать даже крошечные положительные моменты жизни, в умении быть благодарным Миру за все, что он может дать, в том числе за возможность дышать и ходить по Земле, трудиться на благо любимой Родины…

Впереди у девушки была долгая и счастливая жизнь, наполненная Светом и Счастьем.

…Неожиданно в звонкой тишине утра раздалась резкая автоматная очередь, девушка рухнула на землю, а на ее груди расплывалось яркое, кровавое пятно…

Так начиналась Великая Отечественная Война, которая продлится 1 418 страшных дней и ночей…

Мы, живущие сейчас, никогда не должны забывать всех тех, кто мерз в окопах и горел в танках, кто погиб и пропал без вести на ее фронтах, кто был замучен в фашистских концлагерях, кто умер в блокадном Ленинграде или стоял дни и ночи у станков.

Потому что они подарили нам самое главное и бесценное – Жизнь под мирным небом.

Майор Костров стоял на пригорке, смотрел на разбомблённые остатки командирского блиндажа и по его грязному, закопчённому лицу текли слезы, которые он даже не пытался сдерживать.

Он снова остался один.

А ведь всего несколько часов назад все было иначе.

…На рассвете они с Таюшкой сидели, тесно прижавшись к друг другу, на берегу небольшого, заросшего камышами озера, держались за руки, смотрели на розоватое небо и мечтали о мирной жизни.

– Все завтра же подам рапорт, что бы тебя отправили в тыл, в мою деревню, там хорошо, речка рядом, а какая там земляника, – говорил Костров, смотря девушке в глаза.

Неожиданно утреннюю тишину разорвала арт подготовка, небо заволокло дымом.

Он резко прижал к себе девушку, посмотрел в ее огромные темно – синие глаза.

– Беги, в командирскую землянку, там безопасно. Да не лезь лишний раз под пули, береги себя!

Таюшка, коротким поцелуем прижалась к его губам.

– И ты себя береги, Коля!

Майор отпустил девушку и побежал туда, где рвались снаряды, а радистка Тая бросилась в противоположную сторону.

…После короткого, но ожесточенного боя Костров узнал, что случайный немецкий авиа снаряд попал прямо в блиндаж, похоронив всех, кто там был.

И он снова остался один.

А ведь всего четыре часа назад их было трое.

25 марта 1943 года почтальон протянул Таисии извещение.

Тоська торопливо пробежала его глазами и медленно, неуклюже стала оседать на стылую мартовскую землю, ее рот был перекошен от немого крика, глаза широко распахнуты. А сердце птицей рвалось из груди на свободу…

В её голове сразу стало как-то удивительно пусто.

И в этой пустоте металась одна единственная жуткая мысль: «Погиб! Как же так?! Вот ведь только на днях была от него весточка?! Неееет, не верю! Живой он, живой!»

Метнувшиеся к упавшей Тоське бабы помогли той подняться с земли, довели до дому, налили стопку самогона для «успокоению нервов»…

Прошел год, как Таисия получила извещение о смерти мужа.

Она исправно ходила на работу, делала все, что было положено делать по дому: стирала, готовила, топила печь, ходила за скотиной.

Только полностью поседела и замолчала – отнялся у нее язык в тот мартовский день.

И лишь сердце изо дня в день кричало, как и тогда: «Неееет, не верю! Живой Миша, живой!»

Иван замер, прислушиваясь к далеким резким выкрикам немцев.

Все, что у него сейчас осталось – это несколько гранат в рюкзаке, штык – нож в голенище сапога.

И совесть.

Страха давно не было, он исчез еще в первом бою.

Была только злость на «фрицев» что посмели топтать его Родину, измываться над ее жителями, сеять боль и страх.

Иван потер раненую ногу – она болела все сильнее – каждый новый шаг отнимал все больше и больше сил.

У него в запасе еще минут двадцать пять-тридцать до того как немцы доберутся до места, где он сейчас находился.

«И что потом? Позорный плен? Или смерть от немецкой пули? А „эти“ и дальше будут топтать мою Землю?! – зло подумал Иван – Ну уж нет!»

Он сел возле старой березы, вытащил из кармана гимнастерки, последнее, так и не отправленное родным письмо, бережно свернув, уложил его в «медальон смерти» и пристроил между корнями дерева.

«Авось, когда-нибудь найдут»

И стал ждать, спокойно и обстоятельно, обстругивая ветку штык-ножом…

Когда меж стволов замелькали фигуры немцев, Иван неторопливо встал и двинулся им навстречу, выкрикивая: «Не стреляйте, я сдаюсь!».

Он спокойно стоял окружённый немцами, смотрел им в глаза, затем чуть заметно ухмыльнулся…

…Неожиданно в тихом дневном воздухе прозвучал глухой взвыв, взметнулись, горланя с деревьев перепуганные птицы…

До Бога я ещё не сделал шаг,

Но если надо – я шагну! 4 4 Стихи В. Елисеева

Она молчаливо стояла в Александровском саду, среди шумной толпы туристов и школьников, недалеко от могилы Неизвестного солдата, и сквозь застилавшие глаза слезы смотрела на Вечный огонь.

Она не слышала разговоров окружающих ее людей и крики птиц – она остро ощущала присутствие всех тех, кто ценой свой жизни подарил ей возможность Быть: офицеров, рядовых солдат, партизан и многих других.

«Благодарю вас за Жизнь, за мирное небо над головой, за то, что я живу свободной – могу путешествовать, учиться, растить детей, запускать в небо бумажных змеев, встречать рассветы и закаты…

Благодарю за каждый прожитый мною день!

И простите, что в суете и суматохе будней, не всегда осознаю, чем именно я обязана вам.

Но надеюсь, что моя жизнь будет достойна вашей смерти»

Она медленно подошла и положила к Вечному огню цветы – три ярко-красные гвоздики.

Вальс – его чарующе-нежная мелодия – всегда ассоциируется с красотой, элегантностью и даже сказочностью. Он олицетворение счастья и спокойствия.

Но есть вальс, который неизменно вызывет у нее – взрослой 33 летней женщины – слезы, отзываясь болью в душе.