Милена Макарова - Новая мифология

Бренного тела бронза и бремя,
Так завершается летнее время.

Брошены тени, два зеркала, просинь.
Взгляд из глубин, отражающий осень.

Тяжесть одежды на брошенном теле.
Легкость души, уносимой метелью.

На «Титанике» бьется фарфор, а сеанс спиритизма
Завершится, поверьте, довольно нескоро.
Преломляется свет в океанской безжалостной призме,
И встречаются души как волны под пенье собора.

На «Титанике» – ночь. Для еще сохранивших святое,
Может, будет любовь на большой бирюзовой постели.
Перед тем как исчезнуть за темной тяжелой плитою
Среди рдеющих звезд и живых до безумья растений.

Разбивается зеркало в самой роскошной каюте.
Отраженья плывут, чтоб расстаться и встретиться снова.
На «Титанике» – ночь, и касаются вечности люди.
Между страхом и жемчугом, к тихим глубинам иного…

Ожиданье грозы переходит в желание счастья.
Сердцевины деревьев болят в ожиданье ударов.
Птицеловы расставят большие блестящие снасти,
Птеродактили молний – ну чем не прекрасный подарок!

Сердце – камень, конечно же, груда больного базальта.
В этом каменном веке уже ничего не случится.
Если только шаманка с глазами прозрачнее смальты
Не оденется в перья свирепой от древности птицы.

Не платоническая платина,
А лихорадочное золото,
Что с приисков судьбы украдено
Безумцем, умиравшим с голоду.

Светилось в полуночных формах,
Таилось в линиях горячих.
Клондайка суточная норма,
Добытая совсем иначе.

Наперекор судьбе аскета,
Реинкарнации законам,
Сияли слитки и монеты
В соединенье исступленном.

Звенела радостью чеканка,
И на аверсе – имя страсти
Звенело маленькою ранкой,
В крови которой было счастье.

Что бренность или обреченность,
Что обреченность или бренность!
Когда сумела утонченность
Переродиться в неразменность.

Стихотворение круга,
Стихотворение куба,
Танец и блеск «балеринки»,
Ватман, белеющий грубо.

Стихотворенье спирали,
Ибо мораль – возвращенье.
Произведенье овала,
Как серебро ощущенья.

Бархат больших готовален —
Спаленка потенциала.
Может, чертеж был реален,
Только не так танцевала.

Жизнь прекрасна в деталях,
Истина пусть не шокирует.
Милая, будьте из стали,
Только с серебряной лирою.

Как бархат на ступнях ферзей
Твой голос, прозвучавший странно.
Я превращаю в Колизей
Свою двухцветную поляну.

Для гладиаторских боев
С небрежным привкусом гамбита
Открыто поле черных слов,
И многое уже убито.

Есть бархат, приласкавший кость,
Есть лезвие, что режет ткани…
Наш поединок, милый гость
Ведется на одном дыханье…

В старых домах запечатлен
Каменный мир древних полян.
Перенасыщенный пантеон,
Побеспокоенный океан.

«Anno…» и в камне рождается свет
Окон, а может, вечерних икон.
Ими, порой, одинокий согрет.
«Anno…» То колокол, не лексикон.

Боги и звери, это – ваш дом,
Он откровенно о вас говорит…
Лев отдыхающий, нимфа-фантом,
Или же аспид, который не спит.

Сытой русалки чешуйчатый стан,
Мрачной энергии полный грифон.
Иль навсегда обреченный титан,
В очеловеченной силе колонн.

На темных стеклах парадных
Полустершиеся знаки,
Таинственные обереги?
Руны югендстиля?
Каменные корабли везут бесценный груз —
Витражи с лилиями, звонки в виде львиных голов,
Прохладные лестничные пролеты
С эхом давно исчезнувших голосов.
Паркеты с проступающими годичными кольцами,
Словно раскрытые деревянные веера времени.
Библиотеки с книгами прошлого тысячелетия.
Трельяжи с потускневшими зеркальными крыльями —