Ирина Ключникова - От правды не отрекаюсь

На расстоянии протянутой руки
осталось неизведанное завтра.
Война внесла поправку в час беды
в военную доктрину государства.

Что для нее покой и тишина –
излишества на поле ратной брани.
Войне на слух привычней грохот стали,
и перекличка пуль, и звон стекла.

Война – игрок азартный и скупой.
Играет жестко – по своим законам,
а если масть идет, то тащит за собой
на смерть идущих, но не покоренных.

Войне неведомо раскаяние и боль,
она сама источник черной боли.
Она – чудовище, изведавшее крови
и плоти тех, кто принял первый бой.

О, сколько тысяч бедных матерей
войне проклятья всуе посылали,
но только одного они не знали,
что этим не вернуть своих детей.

Твоя любовь день ото дня
меня от смерти защищала
на поле брани, где война
в боях оттачивала жало.

Где каждый камень под ногой
сочился потемневшей кровью,
и липкий, раскаленный смог
рвал легкие тупою болью.

Там, где из мрака темноты
рождался страх чернее ночи,
и приступ сладкой тошноты
подкатывал от вида клочьев.

И забивался криком рот,
и небеса сжимали горло,
когда за час теряли взвод,
и было страшно, стыдно, больно.

На первый, второй – рассчитайсь.
Два шага вперед, кто первый.
Братцы, вам завтра в ад,
узлом завяжите нервы.

Кто не согласен в ад –
может остаться в окопах.
Только учтите – ад,
это не так и плохо.

Танки над головой –
это не рай, поверьте.
Свечку за упокой?
Будет вам свечка, черти.

Ставлю задачу так:
выжить завтра и баста. Ясно?
– Так точно, ясно.
– Вольно, теперь – отбой.

В День Победы разгоняют тучи,
а зачем?
В День Победы плачут лучшие –
это ясно всем.
Дайте небу выплакаться вволю, дайте нам
вспомнить тех, кто пал на поле боя
где-то там.
Там, где травы были в пояс, а война
выжгла травы да покосы, да дотла,
не жалела крови, пота и бинтов,
для попавших в лапы смерти мужиков.
И сама стелила воинам постель
на земле среди осколков и камней.
Не гоните тучи, дайте нам
выпить, как положено, сто грамм.
С ветеранами за праздничным столом
побеседовать о жизни, о былом.
Вспомнить тех, кого давно в помине нет,
тех, кто завещал жить долго, да без бед.

Тех, кто шел к победе, полз к победе
и бежал,
кто судьбу не раз на вшивость проверял,
слез не прятал, но не выл и не стонал,
на «ура» ходил в атаку и мечтал, –
что однажды, когда кончится война,
возвратится в дом, где ждет жена,
детки ждут, и ждет старуха мать.
Боже мой, о чем еще мечтать?

Не гоните тучи – ни к чему.
Небо помнит все еще войну.

Звездой, распятой на стекле,
маячит боль во мраке ночи
и исчезает в серой мгле
в тот миг, когда сама захочет.

А прикоснется – быть беде.
Боль расползается мгновенно
по руслу крови, голове.
Всеядна боль и боль безмерна.

Рвет жилы, стонет и хрипит,
суставы ломит, кровоточит,
в озноб бросает, и клокочет,
и жаром пышет, и гудит.

И вот уже как на дрожжах,
боль обретает массу тела,
а вместе с ней приходит страх –
палач из тех, кто знает дело.

И дай им только малый шанс,
они по капле выпьют силы
и бросят, охнув пару раз,
под своды каменной могилы.

О, сила воли, я к тебе
сегодня громко призываю –
восстань во всей своей красе
и докажи, что ты – живая.

Не позволяй свести на нет
здоровье, даже если очень
боль прогрессирует и страх
терзает призраками ночи.

Останется на память скука,
лицо помятое, тоска,
взгляд мутных глаз, стакан, сивуха
и непокорная слеза.

О, Господи, за что мне это,
что ждать с похмелья в новом дне,
еще скажи, что смерть-старуха
стоит на взлетной полосе.

За что, скажи, такая милость?
Я грешен, право, не ропщу,
но если все это приснилось –
пожалуй, надобно к врачу.

Пора завязывать со змием,
доколе будет водку жрать,
не грамма водочки отныне,
прошу ему не предлагать.

На цепь его или в пустыню,
чтобы соблазна избежать,
а лучше – сделать харакири,
а то – зарвался – «твою мать».

Я не хочу гореть в гиене,
но – трезвым – тоже не хочу.
А может, отложить на время –
на день, другой визит к врачу?

Пьянчужкам посвящаю этот стих,
им – существам с расплывшеюся рожею,
которых можно встретить в часы пик
в рабочий день и в выходные тоже.

Да разве вам их облик не знаком?
Они снуют в вагонах электрички,
от них частенько пахнет не цветком,
а перегаром так, что гаснут спички.

Всегда на взводе и глаза вразлет,
газетка на сиденье и рюмашки,
в которых плещется винцо, пивко не в счет,
или сто грамм перебродившей бражки.

Заставят сумками, пакетами с едой
себя со всех сторон, ну, а порою –
развалятся, храпя на весь вагон,
бронируя три места за собою.

Или бубнят без умолку о том,
как им живется в повседневных буднях,
пересыпая речь свою словцом
на вкус соленым, но отнюдь не мудрым.

Да, я сегодня посвящаю стих
тем, кто себя узнает в этих строчках.
И буду рада, если среди них
найдется тот, кто скажет:
«Прямо в точку».

И вдруг поймет, что жизнь пора менять,
что смысла нет, жизнь проживать убого,
и вырвется из круга, где земля
горит огнем от самого порога.

Бессмысленно тебе напоминать
про обещанья, данные однажды.
Ты их забыл, как только пригубил
бокал вина для утоленья жажды.

Тебе по нраву серые тона
и рыхлый сумрак каменной квартиры,
где эхо гулкое, как будто малый птах,
трепещет от испуга в слое пыли.

Ты прозябаешь в жалкой нищете,
довольствуясь «чем Бог послал на паперти»,
и вечно пьян, и вечно «не в себе»,
пересыпаешь речь словечком матерным.

И обвиняя всех в своих грехах,
в толпе зевак, при всем честном народе,
размазывая слезы на глазах,
ждешь сострадания к себе, и что-то «вроде».