Даниил Андреев - Голоса веков

Под ним становится снег багровым
И красный иней леса несут.

Ступая плавно по мягким сукнам,
По доскам лестниц, сквозь тихий дом
Подносит бабушка к страшным окнам
Меня пред детски-безгрешным сном.

Пылая, льется в лицо поток нам,
Грозя в молчанье нездешним злом.

Он тихий-тихий… И в стихшем доме
Молчанью комнаты нет конца.
Молчим мы оба. И лишь над нами,
Вверху, высоко, шаги отца:

Он мерит вечер и ночь шагами,
И я не вижу его лица.

Его любил я и качал,
Я утешал его в печали;
Он был весь белый и урчал,
Когда его на спинку клали.

На коврике он долго днем
Сидел притворно неподвижен,
Следя пушинки за окном
И крыши оснеженных хижин.

Читался в бусинках испуг
И легкое недоуменье,
Как если б он очнулся вдруг
В чужом неведомом селенье.

А чуть я выйду — и уж вот
Он с чуткой хитрецою зверя
То свежесть через фортку пьет,
То выглянит тишком из двери.

Когда же сетки с двух сторон
Нас оградят в постельке белой,
Он, прикорнув ко мне, сквозь сон
Вдруг тихо вздрогнет теплым телом.

А я, свернувшись калачом,
Шепчу, тревожно озабочен:
— Ну, что ты, Мишенька? о чем?
Усни. Пора. Спокойной ночи.

И веру холил я свою,
Как огонек под снежной крышей,
О том, что в будущем раю
Мы непременно будем с Мишей.

Она читает в гамаке.
Она смеется — там, в беседке.
А я — на корточках в песке
Мой сад ращу: втыкаю ветки.

Она снисходит, чтоб в крокет
На молотке со мной конаться…
Надежды нет. Надежды нет.
Мне — только восемь. Ей — тринадцать.

Зов на прогулку под луной
Она ко взрослым повторила.
И я один тащусь домой,
Перескочив через перила.

Она с террасы так легко
Порхнула в сумерки — как птица…
Я ж — допиваю молоко,
Чтоб ноги мыть и спать ложиться.

Куда ведет их путь? в поля?
Змеится ль меж росистых трав он?
А мне — тарелка киселя
И возглас фройлен: «Шляфен, шляфен!»

А попоздней, когда уйдет
Мешающая фройлен к чаю,
В подушку спрячусь, и поймет
Лишь мать в раю, как я скучаю.

Трещит кузнечик на лугу,
В столовой — голоса и хохот…
Никто не знает, как могу
Я тосковать и как мне плохо.

Все пламенней, острей в груди
Вскипает детская гордыня,
И первый, жгучий плач любви
Хранится в тайне, как святыня.

Есть кодекс прав несовершеннолетних:
Крик, драка, бег по краю крыш, прыжки,
Игра с дождем, плесканье в лужах летних,
Порт из камней, из грязи — пирожки.

О покорителях морей и суши
Читать, мечтать и намечтавшись всласть,
Перемахнуть через заборы, красть
В саду зеленые, сырые груши

И у костра смолистого, в ночном,
Когда в росе пофыркивают кони,
Картофель, обжигающий ладони,
Есть перед сном — прохладным, свежим сном.

Мы — мальчики: мы к юному народу
Принадлежим и кровью и судьбой.
Бывает час, когда мы не на бой,
Но для игры зовем к себе природу,

С малиновками беглый свист скрестя,
Баюкаясь на сочных травах мая
Иль брызги блещущие поднимая
И по песку горячему хрустя.

Текут года, нам не даруя дважды
Беспечных лет восторг и широту,
Но жизнь щедра, и в жизни ведал каждый
Хоть раз один живую щедрость ту.

Милый друг мой, не жалей о старом,
Ведь в тысячелетней глубине
Зрело то, что грозовым пожаром
В эти дни проходит по стране.

Вечно то лишь, что нерукотворно.
Смерть — права, ликуя и губя:
Смерть есть долг несовершенной формы,
Не сумевшей выковать себя.

Вижу, как строится, слышу, как рушится.
Все холодней на земной стезе…
Кто же нам даст железное мужество,
Чтобы взглянуть в глаза грозе?

Сегодня с трибуны слово простое
В громе оваций вождь говорил.
Завтра обломки дамб и устоев
Жадно затянет медленный ил.

Шумные дети учатся в школах.
Завтра — не будет этих детей.
Завтра — дожди на равнинах голых,
Месиво из чугуна и костей.

Скрытое выворотится наружу.
После замолкнет и дробь свинца.
И тихое зеркало в красных лужах
Не отразит ничьего лица.

Есть праздник у русской природы:
Опустится шар огневой —
И будто прохладные воды
Сомкнутся над жаркой землей.

Светило прощально и мирно
Алеет сквозь них и листву,
Беззнойно, безгневно, эфирно, —
Архангельский лик наяву.

Еще не проснулись поверья,
Ни сказок, ни лунных седин,
Но всей полнотой предвечерья
Мир залит, блажен и един.

Росой уже веет из сада
И сладко — Бог весть почему,
И большего счастья не надо
Ни мне, ни тебе, никому.

Ни грядущая тьма, ни былое
Не зальет эти мирные дни
На извилинах чащ, где смолою
Золотятся янтарные пни.

Что звало, и звучало, и снилось,
Все сбылось в этом старом бору,
Как подарок, как мудрость и милость,
Для которой я жил и умру.