Ярослава Лазарева - Григорий Грег. «Капли крови»

Я часто вижу странную картину:
твое лицо как будто в рамке льда,
и изморозью, словно паутиной,
покрыты щеки, губы, гладкость лба…

Меня виденье странное тревожит.
Что растопить застывший образ сможет?

И голова опущена устало,
на русых прядях иней серебрит…
Дарю я розу. В мертвой стуже ало
она у губ твоих огнем горит.

Меня виденье странное тревожит.
Но я надеюсь – розы жар поможет!

Ты поднимаешь влажные ресницы,
вдыхаешь алой розы аромат.
И лед бесследно тает. И искрится,
теплом сияет твой оживший взгляд.

Меня виденье больше не тревожит.
Я знаю – жар любви тебе поможет!

Любовь такая алая,
любовь такая нежная,
как роза бархатистая,
раскрытая и свежая.

Так греет, так ласкается,
так манит клятвой вечности.
И сердце раскрывается
в доверчивой беспечности.

Душа в восторге тянется
к бутону ярко-алому.
Но о шипы вдруг ранится,
измучена, обманута.

Зачем такая яркая?
Зачем такая нежная?
Любовь – как роза алая,
цветет мгновенье в вечности.

Я так давно забыл о солнце,
не манят звезды, лунный свет.
Никто не тешит злое сердце,
ничто не вызывает смех.

Я так давно забыл о доме,
где мы с любимою вдвоем
в душевном мире и покое…
Но мира в сердце нет моем.

Я позабыл и страсть и верность.
Утратил на любовь права.
Во мне лишь пустоты безмерность,
бездонный ранящий провал.

Ты видишь тьму, она пугает,
но жжет тебя любви костер.
И жажда страсти нарастает,
а страх твой будто кто-то стер.

И глаз моих так манит бездна!
Любви неодолима власть.
Сопротивляться бесполезно.
Лететь в ад, в пропасть. И – пропасть!

И ты летишь во мрак колодца.
Любовь толкает за черту…
Но в бездне глаз ты видишь – солнце,
горящее сквозь черноту.

Твоя ошибка в том, что ты не понял,
не разглядел в пришедшем ничего.
А дар небес упал тебе в ладони.
Ты подержал и выпустил его.

Ты вдруг решил, что это просто мячик
для новой увлекательной игры.
Тебе ведь скучно! Пусть в руках поскачет,
Попрыгает с тобою до поры.

И поиграв любовью так недолго,
ее ты, словно мячик, отпустил.
Стал жить, как прежде, «одиноким волком».
Но пустоту внезапно ощутил.

Исчезли радость, легкость и беспечность.
В глазах погасли искорки огня.
Ты понял все. Но безвозвратно Вечность
ушла, лишив бессмертия тебя.

Узнавание змеей наказания
Заползает в душу разбитую,
И сжимает осколки сознания,
отравляет ядом признания…
Вспоминаю любовь забытую.
Входит в сердце жало страдания.

Ты все играешь: жизнь иль смерть?
И балансируя небрежно,
вперед стараясь не смотреть,
по краю движешься неспешно.

Ты – на нейтральной полосе.
С самим собой играя в прятки,
на солнечный выходишь свет.
Но он для тьмы смертельно яркий.

Мгновенно прячешься ты в тень.
Скучая, разум не вникает,
где ночь кончается, где день,
игру и жизнь в одно мешает.

Игра все длится. Жизнь тебе
под ноги солнце расстилает.
Смерть затаилась в темноте
и у границы выжидает.

Тебе все будто нипочем.
Заигрываешь с той и этой:
сгореть ли солнечным лучом,
или лететь во тьме кометой…

Не играй со Смертью в прятки!
И ее ты не дразни.
Убегая без оглядки,
обернуться не дерзни.

Любопытство так опасно!
Оглянуться – и не жить.
Смерть находит не напрасно,
догоняет – тут держись!

Притворись слепым, оглохшим.
Нет и не было тебя.
Смерть обманется, быть может,
отвернется, уходя.

Пусть одна уходит. С богом!
Чей-то зов сильней, сильней.
По неведомым дорогам
кто-то вновь стремится к ней.

И за жизнью скорбной тенью
тихо шествует она,
обещая нам виденья
нескончаемого сна.

Не играй ты в Смерть, не надо!
Ведь она тебя сильней.
Победит. Ее награда:
ты, идущий рядом с ней…

Давно за полночь. Резкий свет луны
летит в колодец спящего двора.
Скамеек тени четкие длинны,
ход подворотни – черная нора.
Провалы окон холодно блестят.
Нигде ни звука, ни живых огней.
И ночь сильна безмолвием. Все спят,
забыв усталость шумных быстрых дней.
И тишина, как обморок. Но вдруг
ее нарушил шелестящий звук,
какой-то странный хлопающий стук…
Из-под скамейки в освещенный круг
двора пролазит сгустком темноты,
лохматой тенью черный старый пес…
Встряхнулся, сел, и к маяку луны,
как будто нехотя, он поднял нос.
Качнул кудлатой крупной головой.
И вверх понесся с силою броска
пронзительный протяжный долгий вой.
Ночь раскололась. В мир вошла – Тоска…

Кто-то с голосом невнятным и глухим коротким смехом
проскользнул по переулку и исчез в тени домов,
чуть задев меня полою плащевой, подбитой мехом,
распахнувшейся внезапно от шалящих сквозняков.

Черный шарф вспорхнул крылато, за плечо упал скрутившись,
приоткрыв молочность шеи и закрыв на миг лицо.
Узкой змейкою цепочка, от луны засеребрившись,
в снег упала, извиваясь оборвавшимся концом.

Тень от шляпки приглушила быстрый взгляд, блеснувший остро.
Но пронзительно, мгновенно глаз сверкнула чернота.
Ветром снежным завихрило, замело по перекрестку,
и следы поземкой стерло, словно кончиком пера.