Сергей Спасский - Всадник. Неудачники. Две книги из собрания Василия Молодякова

Мой бедный Лугин. Скомкав роль,

В смешном костюмчике, с горячим

Лицом, измазан гримом, в сад

Сбежал, где липы шелестят.

Нет, он не разразился плачем.

Но Тютчев прав.

И кто же вновь,

Борясь, «в избытке ощущений

Не ведал ваших искушений,

Самоубийство и любовь».

Но после пьесы…

– Строг порядок

В обслуживаньи дачных муз. -

И обязательный припаток -

Дивертисмент.

На всякий вкус

Таланты прорывались разом.

Один комическим рассказом

Взбодрит. А тот – мастак большой

По части пения «с душой».

Девицы – ленточки, румянец

Во всю щеку, стан строен, крут -

Такой малороссийский танец,

Что только рябь в глазах, – загнут.

И Лугин? Он-то что? Его ведь

В афишке нету. Вот сюрприз.

Каким молебном славословить

Богинь искусства вышел.

Вниз

Глаза опущены. У стула

Стал. После вскинул в потолок

Лицо. Читает. Чуть сутуло

Склонен. Стихи. Какие? – Блок.

Так в омут прыгают с размаха,

Бросаются в горящий дом.

Ему сегодня не до страха.

Он гиб. Все сотрясалось в нем.

И не слова, но звонкий молот

Бил в горле.

Сбоку на скамью

Марина села.

– Жизни холод

Увел Офелию мою. -

И, право, слышал он едва ли,

Как мы шумели, вызывали,

Он не искал наград у нас,

С Марины не спуская глаз.

Уже белело утро. Баржи

По стали светло-серых вод

Влачил лениво пароход.

За эту ночь он вырос, старше,

Живее стал.

Волна в песке

Чуть лепетала пенной кромкой.

И бой колес тугой и громкий

Раскатывался по реке.

К чему подробности. Он шалым

Ходил недели полторы.

Но поезд, грохоча по шпалам,

Ее увлек. Конец игры.

О, яркость летнего спектакля,

Ты тускнешь. Время-бутафор

С подмостков выметает сор.

Не кудри Гамлета – а пакля,

Не Дания, а волжский плес.

И далее, не знаю, кстати ль

Сравненья множить без конца,

Но перед ним не тень отца,

А выцветший преподаватель

Латыни…

Значит, надо мне

Телеграфировать жене.

Но что за путаница в датах!

Однако, верно. Он женат.

Рассказ наш пестр. Он весь в заплатах.

Он мечется вперед, назад…

И за героем вслед, в одышке

Несется автор, за полу

Его хватает на углу:

– Нет, брат, не выскочишь из книжки.

Куда?

– Да, я на телеграф.

Тут безусловно Лугин прав.

Почтамт. Графленый бланк.

– Отсрочка

Отъезда. –

Мелких букв нажим.

Исчерчен лист.

Готово. Точка.

Теперь куда мы побежим?

Нева. Ну что ж? Пускай покоем

Подышит он.

Тут сложен тес,

И гладким и упругим строем

Столбов и лестниц мир возрос.

Тут Петропавловки твердыни

Приземистые тяжелы.

И ангел маленький с иглы

Мерцает в глянцевитой сини

Небес. И между круглых ростр

Сомкнулась биржи колоннада.

И шпиль адмиралтейства остр.

И желтобокого сената

Чуть выступившая видна

В блистаньи солнечном – стена.

Нет, кончено. Здесь первый роздых

Позволим мы. Спешить куда?

Насыщен морем свежий воздух,

Играет бликами вода.

И горечь дум обезоружив,

«Я опираюсь о гранит».

Пусть мнутся складки пенных кружев,

Пусть их ничто не сохранит.

Но легким выплескам внимая,

Чтоб не ждало в грядущем нас,

Я жизнь, как друга, принимаю

И слушаю ее рассказ.

Прощались.

– Слушайте, не будем…

Что взвешивать нам каждый шаг?

Да неужели просто людям

Нельзя…

– Вы правы, это так.

Она отдернула портьеры.

Как тени утренние серы!

Пустынен город в тусклой мгле.

И блики мутно заиграли

На полированном рояле,

На фотографиях в стекле.

Вагон летит. Он вложен в тягу.

Колес, цепей и скрепов. Он

В свой неуклонный бег влюблен.

Купэ колышется.

– Прилягу.

Сосед в мышином пиджачке

Врос в угол с томиком в руке.

О, перестук колес. О, сказка

Железного тупого лязга. –

– Ты стар. Смирись. Роптать к чему?

Стекло позвякивает мелко.

Лишь огоньком метнется стрелка,

Да искры сыплются в дыму.

Не пожелайте с прошлым встречи.

Пускай оно молчит далече.

Его докучен разговор.

Что за вопросы, в самом деле,

Не все ль равно, куда вы дели

Пыл давний, молодой задор.

Но эта бронзовая прядка

Волос…

– Да кто же их остриг,

Те косы?

Хорошо на миг

Лет сбросить полтора десятка

И –

в театре, во втором ряду

Очнуться на свою беду.

Сумбур.

Скользим от темы к теме.

Никак не укротить пера.

Театр примолк в нагретой теми.

И яруса, как веера.

Затянутые в бархат ложи.

Рядов изогнутых зубцы.

И в люстре лампочки похожи

На золотые бубенцы.

Колонок вырезных опора.

Всплывают пятна лиц вокруг.

Но жест короткий дирижера

За звуком вырывает звук.

И вот оркестр чеканит, лепит

Свой грозный мир, свой мир сквозной.

И плещет флейт старинный лепет,

Воркует жалобный гобой.

Светла раскрашенная сцена.

Плоски картонные дубы.

Уж проверяется измена

Под зов герольдовой трубы,

И в реве меди изобильном,

В жестяных латах, наконец,

На лебеде въезжает пыльном

Далеких рыцарей гонец.

Мы не обязаны, не так ли,

Все время отбегая вспять,

Всех видов и родов спектакли

Внимательно живописать.

Пусть Лугин в ожиданьи бурном

Следит за вымыслом мишурным,

Марину слушает. Отсель

Бежим, у нас другая цель.

Немолчно поезд версты крошит.

Шумят леса. Бегут поля.

Овеянная ночью, строже

Молчит угрюмая земля.

И в тишине глухой и древней

Летят, опущенные в мрак,

Там – за деревнею деревня,

Болото, рощица, овраг.

Вот лай собак из-за забора,

Вот сторож с фонарем.

И – нет.

Вот сухорукий семафора

Навстречу вымелькнул скелет.

И снова темь – Россия – поле,

Моя страна – душа, и в ней

Весь гнет моей сокрытой боли,

Вся правда радости моей.

Он едет. Он зарылся в книжку.

Что встреча? – Бестолковый бред.

Пусть дни опять бегут вприпрыжку,

Пусть он бежит за днями вслед.

Ведь ясно сказано, что с мужем

Она дружна.

– Мы тоже дружим

С женою. Брак – не первый год,

И глупо затевать развод.

Из-за чего? И ропот жгучий

Он резкой мыслью пересек:

– Все это мимолетный случай.

Она – чужой мне человек.

А голос… Весь он гибче, тоньше

Стал, отлитый из серебра.

… Шумят у вешалок. Окончен

Спектакль и по домам пора.

О камни грохает пролетка.

Дворцы, ограды и сады.

В канале скользко режет лодка

Блеск металлической воды.

Мостов узорчатые арки.

Плотнеет, как слюда, Нева,