Борис Скрипник - Украинский синдром

А, что касается виновных,
То здесь Россия не при чём,
Не лейте грязь на братьев кровных-
Мы шли всегда к плечу плечо.

Они ведь тоже пострадали,
Несли такой же тяжкий крест,
И вместе с нами голодали,
По всем станицам южных мест.

Пускай история рассудит,
Где зерна, а где плевел сор,
Чем беспристрастней вывод будет,
Тем справедливей приговор.

А мы, отбросив пафос лживый,
В минуту скорби помолчим,
Помянем тех, кто не дожили,
И память в сердце сохраним.

По улочкам окраинным,
Брожу как неприкаянный,
Картинки детства моего,
К ним памятью припаяны.

Возле колонки уличной,
Спускаюсь к бывшей Булочной,
Иду вдоль речки Тетерев,
Походкою прогулочной.

Там, где пустырь заброшенный,
Порошей припорошенный,
Стоял когда-то отчий дом,
Войною огорошенный.

Здесь, на веранде тёсовой,
С откосами белёсыми,
Трофейный старый патефон,
Пел голосом Утёсова.

Вон, там, за теми клёнами,
Под кронами зелёными,
Мы наблюдали исподволь,
За парами влюблёнными.

Мы умывались росами,
В футбол гоняли босыми,
И лазили в соседский сад,
Тайком за абрикосами.

Промчались ветры южные,
За ними – зимы вьюжные…
В ломбарде старый патефон,
С пластинками ненужными.

Он Мастер – Золотые руки,
Он сплав умельца и творца,
Не превзойден в своей науке,
Доводит дело до конца.

Кто с детства знает толк в ремеслах,
Что в производстве, что в быту,
Тому не надо плыть на веслах,
Когда есть парус на борту.

Таких, как он, с огнем не сыщешь,
Господь не метит всех подряд.
Я руку жму тебе, дружище,
Чуть что – звони… Я буду рад.

Упрек недобрый: «Русофил!»
Как выстрел в Пушкина и Блока,
За то, что Бог в меня вселил,
Любовь к поэтам и пророкам.

Я рос на виршах Кобзаря,
Его Отцом своим считаю,
Вся жизнь поэта-бунтаря,
Пример любви к родному краю.

А кто же дальше?..Никого,
Лишь запыленные фигуры,
Не вспыхнул факел от него,
Не слышен больше звук бандуры.

Духовный мир как хрупкий шар,
Наполнен звуками органа.
Его источник – божий дар,
Где нет ни фальши, ни обмана.

Вот только для иных людей,
Сей хрупкий мир совсем не нужен,
Жизнь коротка, и каждый в ней
Житейским бытом перегружен.

Я здесь ненужный феномен,
Динар эпохи Митридата,
Меня бы сдали на обмен,
Но нет цены у нумизмата.

Все гены сгрёб свои в кулак,
Делю на части хромосомы,
Высоцкий мне, отнюдь, не враг,
А с Бродским мы почти знакомы.

Иду по кочкам и шипам,
Мне вслед летят косые взгляды,
Я принципы свои не сдам,
Ни на кресте, ни за награды.

Невежество и зло вселились в дом,
Не стало места музам и поэтам,
Добро, что было нажито трудом,
Продали и пропили в доме этом.

Любовь и радость раньше жили в нём,
Не знали люди зависти и смуты,
Что было в нём – не сыщешь днем с огнём,
Любовь и радость в кандалы обуты.

Я здесь чужак, я нежеланный гость,
Хотя имею право на наследство,
Но, если в доме затаилась злость,
Не жди добра от этого соседства.

Уйду в метель, за тридевять земель,
Искать края, откуда предки родом,
Где пустят на ночь, где дадут постель,
Согреют и напоят чаем с мёдом.

Стою, смотрю на дом со стороны,
Здесь вырос я, отсюда вышел в люди…
Бегут сыны из собственной страны,
А, значит, дома отчего не будет.

Меня калили и ковали
из разных сплавов кузнецы,
На наковальне прессовали,
Формуя грани и шлицы.

В других цехах снимали стружку —
Зачем—то плавили её,
Из стружки делали заглушки,
Чтобы использовать сырье.

Потом детали шлифовали,
Снимали кругом верхний слой,
Поверхность грубую из стали
Лудили бронзой и сурьмой.

Теперь – отбор контрольных серий,
Проверка связи и монтаж,
У сборщиков один критерий
Оценка – Высший пилотаж!

Но, видно, где-то дали маху —
Перестарались… Вот беда!
Заглушки спутали со страху,
И получилось – как всегда.

Я выхожу из-под контроля,
Иду по скользкому пути,
Забыв, как нас учили в школе,
По проторённому идти.

Иду вразнос напропалую,
Сшибая красные флажки,
Не вышло из меня холуя,
Предположеньям вопреки.

Прими меня таким, Россия,
Какой я есть… Не обессудь!
Прими заблудшего, но сына,
Пришедшего свой долг вернуть.

В аптеке душной у окошка,
Старушка в замшевых сапожках,
Рецепт и кошелек в руке,
Монеты в тощем кошельке
на пять таблеток эндорфина,
(По квоте льготной от Минфина),
А надо бы еще на пять,
Вот только денег нет опять.

Одета, вроде, по погоде,
Хотя плащи уже не в моде,
Но шляпка – прямо реквизит,
Хоть делай к скупщику визит.

Она когда-то на Подоле,
Была учительницей в школе,
Потом служила в Гороно,
С тех пор на пенсии давно.

Живет одна на Борщаговке,
В панельной маленькой хрущевке,
Который год живет одна,
Врачам и детям не нужна.

Один сынок – юрист в столице,
Другой – в таможне, на границе,
У них дела, им не понять,
Что ждет их старенькая мать…

Стоит народ на остановке,
Трамвай идет до Борщаговки,
Старушка дремлет у окна…
А где же Совесть?…Спит она!