Александр Гуров - Я ещё посплю, мама. Стихи

Невозможно встретить
И, конечно, найти,
Утром сонным
Со мной по бульвару пройти.
Я иду легально,
У меня билет
В зал читальный
На сто лет.
Я заверил женщин
И чуть-чуть мужчин:
Проживу не меньше
Сотни лет и зим.
В зал библиотечный
В новенькой джинсе,
Кеды на ходу,
Как пальцы по росе,
Мне завтра двадцать лет —
Вы встретите меня
На утреннем бульваре
В двенадцать тридцать дня.

Есть люди, которые ходят по лету,
Как по паркету Плисецкая Майя.
Есть люди, что ловко плюют сигареты,
Звонким щелчком их в урны бросая.
Есть даже те, кто в двориках пышных,
К тёплой стене щекой прижимаясь,
Одновременно гладят булыжник,
Пальцами голой ноги обнимаясь.
В чёрных ботинках, затянутых пылью,
С тополя в небо пушинки сдувая,
Дворник Исайя стоит еле слышно,
Их не пугая.

Нога на ногу, сидишь
На венском стуле правильно.
Рубашка белая, как мышь,
Держит тебя намертво.
Пройдусь по охре босой ногой,
По доскам, окна квадратикам.
Ты смотришь прямо перед собой,
Ты – долгая в раме статика.
Как точно это прописан взгляд,
Похожий, красками смешанный,
Смотреть так можешь сто лет подряд,
А я моргаю как бешеный.

Трещит по швам моя вода.
Мне слышно из квартиры,
Как чёрных линий
Рваный шрам
Дробится на пунктиры.
И мелкой крошкой по реке
Сквозь мглистые долины
Течёт вода в моей руке,
И множатся причины,
В которых странные слова
Сплетаются в значенья,
Лежит в руинах голова
Чуть выше по теченью.
Трещит в Москве
Квартирный лёд,
Царапает, вскрывает,
К утру весенний ледоход
Все стены поломает.
Вода, появится вода!
Пройдусь по парапету,
В углу улыбчивого рта
Пылает сигарета.
И лето, лето будет здесь,
Уже за поворотом
Бежит вода, течет вода
По уличным широтам.

Теплосеть оголилась, и снег по краям.
Это снова случилось примером полям,
Где ещё снег лежит сплошным полотном,
Где под корку он вшит ледяным февралём.
Это теплоцентраль прогревает бока.

Это ветер расчешет волосы русые,
Это где-то под шубкой, наверняка,
По высокой груди катаются бусы.
Всё весной расстегнётся и громко чихнёт,
И отложит вопросы, и опять заживёт.

Он живет у депо, нет зубов у него.
Это признак бессилья его одного.
Его тени отброшены в разных годах,
И суставы трещат и стираются в прах,
И косматые брови, и тёртый пиджак,
Но в глазах там не горе, не страх, не бардак.
Он не будет записан в программы Москвы,
Скандинавской ходьбой не загладит углы,
К терапевту на стульчик не сядет весной
Рассмотреть на листочке диагноз больной.
Он про это не знает, он, конечно, не Бог,
Но уже привыкает, что глядят за него
Этот мальчик, что маму зовёт за собой,
И студентка напротив, и алкаш заводной,
И вот тот хулиган, что швыряет ногой
В небо мёртвую птицу с несчастной судьбой.
Всё немедля случится и произойдёт:
Птица снова взлетит, а старик упадёт.
Хулиган удивится, но в новом году
Снова мёртвую птицу собьёт на ходу.

Птицы не делают многие вещи:
Их не заметно на северном фронте,
Жёнам не пишут о скорой победе,
Не декламируют Лопе де Вега,
Не возлагают засохшие мощи
На алтари в малоостром Дижоне,
Чтобы спастись.
Многие вещи не делали птицы,
Бога молить они не желали,
Падали в землю крылатые тысячи
И не взлетали.

Рыбам, которым
не нужно всплывать
на поверхность,
есть можно мало —
сущие крохи.
И не стремятся
к волнам их отходы.
И не пикируют
с неба в них птицы.
Мутные воды,
крепкие лица
их не ударят
под Аустерлицем.

Прощайте, маленькие боги,
Упавшие в росу с утра,
По вам бегут босые ноги.
Раздавлены,
Назад пора.

Так гладко пахнет мытый пол
Из дерева зимою.
Я по нему босой прошёл-
Так странно,
След совсем сухой.
Здесь выпал снег,
Зима-зимой.
Стекают по запястью,
По мне
Водою ледяной
Крупицы счастья.

И жили бы и жили,
И жили бы и жили,
И сделали бы много
На раз два три четыре.
Курили, мало пили,
Кричали голосами
В оранжевое небо
С чудными полюсами.
И тени пробегали
По стенам от деревьев,
И крыши раздвигали
Дворы для заселенья
Их маленькими нами.
С лопатками цветными
Мы проложили сами
Дороги насыпные.
Стекаем в водостоки,
Замешаны на пыли,
Сегодня одиноки
Какие-то другие.

Стой, где стоишь,
За поворотом
Только зима,
Только работа.
Сто тридцать два
отсчитает обратно
Мой светофор
Со стальным
Канделябром.
И я иду, двухминутно
Моложе,
Бледный немного,
С отглаженной кожей.
Рано из дома я убегаю —
Этот пломбир
Непременно растает.
Кофе, пиджак,
И ботинки, ботинки!
В лифте проверю
Закрытость ширинки,
И на работу.
Будто бы нечем
Мне, человеку,
Заняться на свете.
Я не плохой,
Закрутился немного,
Дай, светофор,
Человеку дорогу.

Ребёнок водит по стеклу,
очерчивая пешехода.
Усталость серая легла
на пешехода переходы.
Сегодня тот вскочил с утра
и бодр был и рад был дню,
И всё в руках его горело,
намерен был он сделать дело,
И мир рукоплескал ему.
Легко смахнув сонливость с глаз,
вот так, с улыбкой идиота,
попал в кружочек на стекле —
и сразу гнусная погода
его пришпилила к земле.
И он с понурой головой
жить не хотел, а ждал исхода
у светофора, где стоит
такая мерзкая погода.
И стал он на глазах хиреть,
и зябко ворот поднимать,
и носом шмыгать стал сопливо,
и спать хотеть, и изнывать,
и мысли ворошить лениво.
Заклятье детское сильно,
коль избалованный ребёнок
лежит с ангиной так давно
и не подарен ей котёнок.

Нас уложили на сарае
и слив под руки разбросали.
Мы дети маленького роста —
жить очень просто.
Всё, что нам видно
в мире взрослых:
веранда, мама,
над нею звёзды.
Она варенье
на плитке варит,
и дух варенья
нам в ноздри шпарит,
Играет папа
ей на гитаре,
такое разве
когда бывает?
Вот мы читали,
что африканцам
все недоступно,
и только танцы
они танцуют,
и их спасает,
ночные танцы
им помогают.
И давят сливы
босые ноги,
танцуют танцы
Африки боги —
мы просто дети
полоски средней,
живем на даче
до воскресенья.