Наталья Бабошина - Цветы миндаля

С самой беспримерною любовью…

И пополню сонмище надежд,

О твоём задумавшись здоровье.

Мне не нужно призрачной мечты…

Огненным закатом любоваться,

На который мельком глянешь ты…

И того достаточно для счастья.

Без раздумий я легко отдам

Все свои богатства нажитые,

Пенным малахитовым волнам

Бросив те сокровища земные.

Полюблю, как песню, бедноту…

Но и оттого не обнищаю,

Если по янтарному песку

Где-нибудь нога твоя ступает.

Оголённые леса со съеденной листвою.

Лета жаркого разгар. Небо голубое.

Гусеница-шелкопряд поедает листья,

Пробудившись ото сна из яичек к жизни.

А рождается она у корней деревьев

И ползёт всегда наверх – к кроне непременно.

Но затем, когда исчезнет сочная листва,

Станет куколкой и вот… бабочка она.

Белая та бабочка, над землёй порхая,

Лишь единожды любви миг переживает,

Чтоб потом умереть в несусветных муках,

Накрывая своим телом на зиму малюток.

И опять из этих яиц вылупятся черви,

Поползут они наверх от корней деревьев.

Жизнь стремится в вышину, бабочкой порхая,

В неизбежности на землю снова ниспадая.

Будто бы ещё недавно совершала взмахи

Белая та бабочка, что смешалась с прахом…

Моя Америка – ни Буш и ни Обама,

Ни Пентагон, ни бургер, ни хот-дог.

Моя Америка – леса, костры, вигвамы,

Индейцы – коренной её народ.

Охотники, разведчики лесные

Большим трудом поддерживали быт.

Но, бросив скарб, весь род свой уводили,

За много верст заслыша стук копыт.

Бог денег бледнолицых иноземцев

Стремился покорить «детей ветров».

От этого быть стыдно европейцем

И трудно подобрать в волненьи слов.

Но «дикари» и «варвары» достойно

Согласьем не скрепили договор.

И захлебнулся непокорной кровью

Убийца женщин, пьяница и вор.

Исканье золота и новых территорий

Затменьем на захватчиков легло.

Слетелись, как стервятники, ковбои

И через алчность воплотилось зло.

Пытаясь отстоять свою свободу,

С ветрами прерий слившись на конях,

Индейцы не щадили свои годы —

И стар, и млад держались в стременах.

Не знали страха гордые, как птицы.

Не ведали и слабости в бою.

Позор был чужеземцам покориться

И жизнь за землю не отдать свою.

Так погибали лучшие мужчины.

Сыны их поднимали томагавк.

Америка в свой час прощалась с ними.

Превосходил во всём тот новый враг.

И вот остался от былой свободы

Лишь возглас, исчезающий вдали.

Надломлен дух, опущены поводья,

Мустанги полумёртвые в пыли.

В постылой резервации вигвамы

Стоят вкруг небольшого костерка.

Но знайте, что путями Вакантанки

Всё возвратится на круги своя.

…Неволя ей презреннее гиены…

Но чем ещё потешится народ?..

Там, где неволя клеткой душит зверя,

Тигрица за решёткою живёт.

Блестят опасно, словно на охоте,

Янтарных глаз нездешние огни.

Ей грезятся златые антилопы

И важные, степенные слоны.

В её крови растворена саванна

И гордый рык проносится в тиши.

Но держит клеть несбыточных желаний,

В которой сердце бешено стучит.

Пусть мир несовершенен, люди грубы,

Не предаёт инстинкт, звуча «борись».

О ту решётку стачивая зубы,

Она не в силах прутья перегрызть.

Кусок сырого мяса, как подачку,

Тигрице в лапы кинет человек.

Он вне вольера и его удача,

Что дикий зверь не совершит побег.

Ступая по каменьям грациозно,

Пружиня на подушках сильных лап,

В мельканье дней и постулатов ложных

Ей невдомёк людское слово «раб».

Пока жива, не истребить в ней память

О тех краях, где можно взять разбег…

Где в одночасье хочется растаять

Среди равнин и стать песком навек.

Однажды то, что грезится, свершится

И будет за верстой бежать верста.

Быстрее ветра в дали устремится

Узор полос от уха до хвоста.

Неволя ей презреннее гиены…

И оттого сердечко так стучит.

Тигрица будет ждать открытой двери,

Ведь дикой кошки вам не приручить.

1

Однажды маленькая мышка

Спешила в норку с хлебной крошкой.

Её голодные детишки

Там маму ждали долго слишком…

К несчастью, не дремала кошка.

И так само собою вышло:

Охотничье чутьё, как вспышка,

Сработало – и нет малышки…

У смерти зубы есть и когти…

Из-под усов лишь хвост да ножки…

Однако, добренькая тётя

Спасла её из пасти кошки.

С тех пор увидеть можно часто,

Как на передних лапках мышка,

Тем искалечена несчастьем,

Ползёт… и катит хлеб детишкам.

2

Однажды глупая девица,

Оставивши детей в квартире,

Ушла гулять и веселиться.

Не появлялась дня четыре.

Жилось ребяткам очень горько

И слёзки капали из глаз…

Ведь хлеба не нашлось ни крошки…

И было так не в первый раз.

Однако, люди за стеной

Услышали как плачут дети.

Чужие ласковей родной,

Которая за них в ответе.

Так, бессердечным тем девицам,

Что хуже злейших ста зверей,

У мышки стоит поучиться

Любить, как жизнь, своих детей.

Стою одна на выжженной земле,

Где не растут цветы и даль пустынна…

Бездушней и безрадостней картины

Не может быть… и нет отрады мне.

Но я реалий этих не приму.

Не сон ли это? Только показалось —

Идёт ко мне навстречу белый старец

И посох – ветка тополя ему.

Волнующий вопрос душевных мук:

«Скажи, старик, где все красоты наши?

Что стало вдруг? И что же будет дальше?»

И молвил он: «Случилось то не вдруг…

Вы сами предрешили свой удел,

Весь мир испепеляя за спиною.

Коптят заводы небо голубое…

Род человеческий во многом преуспел.

«Что будет дальше» важен ли вопрос?

Отравлены земля и атмосфера,

И генной инженерии химера

Пускает ваши жизни под откос».

И я проснулась под древесный скрип.

Щекочут травы мне босые стопы.

Передо мной стоит высокий тополь.

«Не всё потеряно», – листва его шумит.

Лежит в подземке человек.

Поток людей там постоянный.

Не прерывая этот бег,

Все думают: «Наверно, пьяный».

Мы чаще склонны порицать

Тех, кто в отчаянье великом.

Помочь сложнее, чем вот так

Пройти вперёд с холодным видом.

Другие могут кроме нас

Взвалить на плечи это бремя,

В чём каждый прав. Но через вас

И переступят в своё время.

На что сквозь пальцы смотрим мы

В итоге станет жизни нормой.

Но кто-то позвонил в «ноль три»…

Один из сотни хладнокровных.

Легче всего не замечать

Чужие скорби и страданья.

И только чистые сердца