Сергей Лыткин - Ворожея

Как в первое утро вселенной,
Знакомо до боли в висках,
Я чувствую попеременно,
То радость, то страх.

И вдруг за мгновение ли, вечность, —
Что больше? – Не зная о них,
Поверив в мою человечность
В душе зарождается стих.

Я думаю до звёзд,
Когда они погаснут —
Нелепо и бесстрастно,
Безумствуя всерьёз.

И слыша тишину
Доверчивого утра,
Кляну его попутно,
Зачем его кляну?

Ты спросишь, для кого,
Подробности и чувства
Под мерный стих шагов,
Когда немного грустно?

Ну, что тебе сказать,
Наверно, не случайно
Приходится искать
Свои дороги к тайнам.

От первого костра,
До первого распятья,
Быть может, неспроста
Не всё дано понять нам.

Из первых уст я слышал этот миф.
Потом его другие повторяли,
И первый смысл в какой-то миг,
Не ведая греха, спокойно оболгали.

Миф жил ещё, но стал совсем другим,
Менялись имена, тускнели даты,
И обретя безликое «когда-то»,
Миф умер и остался я один.

Потом прошли века и каждый раз,
Я, умирая и рождаясь снова,
Всё слышал дикий шелест фраз,
Но никогда не понимал ни слова.

И может быть, наверно, потому…
Вся жизнь моя разгадыванье мифа,
Надежда, что когда-нибудь пойму
Язык когда-то мне знакомый, скифов.

У птиц своя беда. Я не берусь проникнуть
В суть птичьих дел, но хочется порой
Из поднебесья восхищённо крикнуть,
И пролететь над вашей головой.

Но не дал бог мне крыльев и хвоста,
И опереньем я неважно вышел.
Могу лететь, пожалуй, лишь с моста
Или какой-нибудь случайной крыши.

И пролетев, упасть на мостовой,
Закрыв глаза в блаженстве от полёта,
Но не поймут, качая головой
Лишь скажут:
«Молодой, а вот свихнулся, что-то».

Ворожея, что ты нагадала?
Не лгала ли, звёздами клянясь?
Над узорной шалью колдовала,
Карты раскрывала торопясь:

– Милый, милый, вот твоя дорога,
погляди на карты, вот сюда —
жить ты будешь долго и узнаешь много,
да не встретишь счастья никогда.

Ворожея, что ты нагадала,
Жизнь моя висит на волоске,
Карты лгут, начни-ка ты сначала,
Погадай мне лучше по руке.

– Милый, милый, вот твоя дорога,
погляди на руку, вот черта —
жить ты будешь долго и узнаешь много,
да не встретишь счастья никогда.

Ворожея, что ты нагадала,
Тайной слов своих подорожи,
Ты начни, пожалуйста, сначала,
Но отринь гаданий миражи.

– Милый, милый, вот твоя дорога,
а над ней горит твоя звезда…
жить ты будешь долго и узнаешь много,
но не встретишь счастья никогда.

Как странен мир. В душе осиротелой
Лишь пустота. И тихим голосам
Не оправдать, не увести в пределы
Знакомых прежде ритмов. По часам

Уж полночь скоро. Где твои шаги?
За дверью тихо завывает ветер.
О чём он молит? Выйди, помоги…
Кому, зачем? Луна ещё не светит.

Галлюцинирую, схожу с ума. Навзрыд
Тревога бьёт в колокола предчувствий.
Как странен мир, и как спокойно спит
Предсказанная исповедь созвучий.

С вами, мне кажется, с вами,
Боже, дай силу словам.
Скрыто, как поле снегами
Слово понятное вам.

Боже, не надо разлуки,
Небо молитву прими,
Я опускаю руки,
Чтобы остаться костьми

На пустынной дороге,
Где всё время дожди,
У тебя на пороге,
Милая, только прости…

Призраки ночи, лунные дети.
Голос их тонок, взгляд их прозрачен,
Смотрят как звёзды, плетут свои сети,
И потихоньку о чём-нибудь плачут.

Тучи метались небом полночным,
Ангелы спали, укрывшись крылами,
Ветер терзался сплошным многоточьем,
И непонятно кого они ждали.

Где-то едва уловимо рыдала
Фея, которую бросил волшебник.
На безутешных перронах вокзала
Так простодушно возник понедельник.

В шёпоте сонных, унылых кварталов
Редкий огонь от блуждающих фар.
А для души, непростительно мало
Сладко томительных звуков фанфар.

Мириадами звёзд околдована ночь,
И на ветках берёз отблеск лунного света.
Тихий ветер едва ли сумеет помочь
Разогнать эти прелые запахи лета.

И в неволе обид заплутавший июль
Ни дождинки на землю, изнывшую зноем.
И безвольно висит за окном белый тюль,
Нагоняя печаль безысходным покоем.

Жёлтый лист, словно
солнечный зайчик, упавший с ладони.
Безысходен мой путь,
хоть дорога совсем коротка.
У полуночных звёзд блеск
давно отпылавших агоний,
В моём сердце по ним,
как по милому взгляду тоска.

Это осень метнула в меня
невозможную участь,
Несравнимую с той,
что терпели иные века.
Разве можно так жить,
терзаясь по лучшей,
По единственной женщине,
подскажите, хоть вы, облака?

Но молчат облака,
оставляя надежду на Бога,
Ведь иной не найти
и пора бы уж это понять.
Наказанье любое приму,
как бы ни было строго,
Лишь любовь не пытайся отнять.

Я уходил во мглу смертельных холодов,
Теряя речь и слух, и взгляд мой был неясен,
И различал лишь блеск далёких облаков,
Да Божий лик. О, как он был прекрасен…

Уже душа глядела сверху вниз
На бренное, беспомощное тело,
И разум отрицал бессмертье, как каприз,
Но как-то бестолково, неумело.

И жизнь не уходила. Не пора
Ещё. Судьба как недоношенное чадо
Ждала свой срок. Он наступил вчера.
И я вернулся, чтоб просить пощады.

И Божий лик, глядевший на меня,
Благословил на это возвращенье,
И слёзы высушил, и подарил прозренье,
И указал мне путь – искать тебя.

У луны лицо мадонны,
У мадонны лунный лик.
Неужели я влюблённый,
Ворожея, в этот миг?

И в смятении священном
Я беспомощен и нем,
На пороге вдохновенья
От избытка вечных тем.

Ворожея, в самом деле,
Что сказать тебе, о чём?
Ты богиня или фея,
Или обе ни при чём?