Юрий Бычков - Сверстникам и потомкам

Глаз твоих бездонность и безбрежность
В жизни светит мне, все боли заглуша.
Если в мире существует нежность,
Для меня в тебе её душа.

Глава семьи – Никольский Валька.
В среде народной он – Михалыч, Валентин.
Без фамильярности давайте-ка,
Его труды и дни почтим.
Прикован он, как Прометей к скале,
К коляске инвалидной, к дому,
Где до скончанья лет
Сестра да мать – опора
Ему опора
С детских лет казнённому безножием больному.
Их дом открыт всем без изъятья:
Заблудшим, жаждущим беседы.
Сюда я приводил приятелей,
Здесь пережил лихие беды.
Таланты открывая здешние,
Они любовью их дарили.
Дела надрывные, сердечные,
Мы на их головы валили.
Не часто встретится
Без края бескорыстье
(Попробуй полюби, ты ближнего
Поболе самого себя)
Но если беспристрастно в памяти веков порыться
Утешишься, к Христу
В итоге размышлений всех придя.
И не с брюзжаньем, а с заботой,
Любой большой вопрос страны
В семье Никольского обсудят:
«Что там скажет кто-то?
Мы сами голоса не лишены».

Как-то вдруг помягчала погода,
И сквозь серый густой туман
Солнце выкатила природа —
Щедро вывернула карман.
Жизнь моя! В золотой нирване
Вижу я наступивший день:
Он зовёт к себе, ждёт и манит.
Ты для встречи себя приодень!
Ничего, что запел я поздно —
Он гремит речевой раскат.
Где лирической нотой, где грозно,
Как эпический вольный сказ.
Втайне жажду такого мгновенья,
Когда в сердце забродит хмель
Благодатного вдохновенья.
Мне ль не петь? Не светится мне ль?
Русь, крестом осени
Мою волю, моё желание, путешествуя,
Поклониться низко,
До самой земли,
Белокаменным храмам,
Небесной просини.
Те дороги не даром
К «Золотому кольцу» путника привели.
Нашу осень зовут – золотая.
Осень русская – праздничный свет.
Русь Великая, Русь Святая,
Он к липу тебе золота цвет.

Когда на проходящие событья
Смотрю с философического бугорка,
Не в силах грусти набежавшей скрыть я,
И грусть моя божественно легка.
Свой путь провижу – путь совсем не лёгкий:
Путь с жизнью сшибок, промахов лихих.
Не мой удел быть продувным да ловким.
Пока что трудно мне даётся каждый стих.
Не из-за тяжести застольного потенья,
Не оттого, что скромен божий дар.
Я знаю от пришедшего хотенья
До смыла слов пройдут годы труда.
В горячке созидания приходит вдохновенье.
Ещё одно – преображенье вещих снов,
В которых указания ко благу Провиденья.
Мой неибежен час! Час, с миром примиренья.
Смелей мой мозг, уверенней рука.
Предчувствую, посмотрят не с презреньем
На мой рассвет не ранний. А пока…
Гляжу на проходящие событья
В спокойствии смиренном… так течёт река.
Пусть очень далеко до существа моего открытия —
Грущу, но грусть моя божественно легка.

В дивном, упоительном плену я,
Разлилася музыка окрест:
Неземной прозрачностью волнует
Золотой вечерний благовест.
Позабыты прежние утраты
И мечты с несбывшимся разлад…
Разве мы хоть каплю виноваты,
Что в прошедшем задержался взгляд?
С древней, в прахе лет, дороги.
В перестуке тающем колёс
Мне послышалось, что беды и тревоги
Вечер за черту небес унёс.
Теплится улыбка дорогая:
Гаснет, разгорается, дрожит…
В томном бирюзовом небе мая
Стрелами проносятся стрижи.
Над речною уходящей далью
Солнце заливает лаской плёс —
Рыжими пахучими медами
Предзакатных светоносных слёз.
Каждый звук плывет дрожащим комом,
В золото окрашенным огнём.
На крылечке перед старым домом
Мы как будто с вечностью вдвоём.

Мы с тобой удивительно быстро на «ты»
Перешли, не заметив границ…
Были губы горьки,
Были руки просты.
Почему это память хранит?
Почему?
Не представлю сегодня и ввек.
Были сказаны тысячи слов,
Но запомнил: дрожание легкое век,
Шелест шёлковый колких кустов.
Сушь. Томительная тишина.
Ветер стих. Смолкли шорохи трав…
«Ты – моя!
Ты – моя!
Ты – жена!
А всё прочее – тлен и прах!»
Ждали мы откровенья грозы,
Тяготила никчёмность фраз.
Грянул гром.
Вновь бушующей страсти призыв
Докатился в мгновенье до нас.
Сбросив наземь одежды свои,
В откровенье любви ты не знала границ.
Руки сильные ты обожала мои.
На счастливом лице помню трепет твоих ресниц…

Стёрлось, смешалось, забылось
В буйном наплыве дел.
Счастье куда ты скрылось?