Вадим Кракович - Атлантический цикл

Кракович В. Б.
Атлантический цикл. Стихотворения. 2014г. – 240 стр.

Автор: Кракович Вадим Борисович. Закончил филологический факультет МГУ. Лингвист. Кандидат наук.

© В. Б. Кракович, текст, 2014

Слепой отец. Отравленная мать.
Тринадцать войн. Пятьсот погостов новых.
Полвека страха. Жен бесплодных пять.
Три миллиарда круглых пуль свинцовых.

Сто городов, подаренных князьям.
Семьсот тринадцать статуй из гранита.
Сорокалетний долг по векселям.
Из янычаров набранная свита.

Астрологов – один, для колдовства.
Союзов двадцать пять. Три отравленья.
Народных возмущений тридцать два.
Четырнадцать убийств. И два растленья.

И то, за что не отдал ни гроша,
Традиция бессмысленного сорта, —
Твой дух, твоя бессмертная душа,
По документу выданная чёрту.

Войною разоренная страна,
Восстания, чума, поборы, стоны, —
Вот какова мечты твоей цена.

Чуть изогнулись эллипсы орбит,
И Бог, войдя в Галактику без стука,
Откуда-то с Юпитера глядит,
Прищурившись на Землю близоруко.

Чтоб кожу не обжечь до волдырей,
От Солнца заслонясь своим халатом,
Бог щелкает двоих земных людей
Четырехмерным фотоаппаратом.

Кадр отпечатан – глянцевый, цветной.
Он безупречен. Он ошеломляет.
И шамкая, с трясущейся щекой,
Бог дьяволу с восторгом объясняет:

«Вот человек на снимке, посмотри,
Избранник мой, тебе с ним не тягаться:
Мужи и девы, нищие, цари,
Встав на колени, перед ним склонятся.

В его руках обещанный исход,
В его глазах огни миров чудесных,
В его мозгу рецепт лекарства от
Болезней всех, душевных и телесных.

Он полусмертный-полубожество,
И видишь, как с улыбкою святою
Второй на снимке сына моего
Приветствует приподнятой рукою».

И дьявол смотрит, узятся зрачки
В его глазах безудержного мавра,
Он надевает толстые очки,
Оправленные в кость тираннозавра.

И видит дьявол, сев на табурет,
Склонившись головой своей рогатой,
Он видит металлический предмет,
В руке второго поднятой зажатый.

Он видит, как, нарушив план Творца,
По осевой вращаясь симметрии,
На снимке замер конус из свинца,
В двух сантиметрах ото лба Мессии.

Я к тебе обращаюсь с платформы
Совершенно стандартных констант:
Совершенно стандартные формы,
Совершенно стандартен талант.

Примитивны мои логарифмы,
Их никто не поставит в пример:
Совершенно стандартные рифмы,
Совершенно стандартен размер.

Полуночной стандартной порою,
В искаженьях стандартной луны,
Видишь ты в главной роли со мною
Совершенно стандартные сны.

И теперь – поэтической дозы
Над тобою стандартная власть,
Совершенно стандартные слезы,
Совершенно стандартная страсть.

А постель, поманивши притворно
Из Эдема глухой немоты,
Превращается в ложе из терна
В безвоздушном пространстве. И ты,

Не желая иного исхода,
Вводишь в свой раскладной аппарат
Моего телефонного кода
Совершенно стандартный формат.

У принца блистают, синея,
Глаза, как речная вода.
Ведет меня принц по музею,
Музею из снега и льда.

Беззвучно-прозрачны палаты,
Лишь эхо от наших шагов.
Там вплавлены в лед экспонаты
Из старых, далеких веков:

Голландские розы в витрине,
Природе застыв вопреки,
Роса – а теперь уже иней —
Вмороженная в лепестки.

Три мумии, как на картинке,
Стоят у красивых саней:
Лапландка, датчанка и финка
В костюмах эпохи своей.

Холодные белые лица
Сияют в шлифованном льду,
И, вздрогнув, я дальше за принцем
По гладкому полу иду.

Кончается здесь панорама,
И вижу: прозрачен и наг,
У самого выхода прямо
Стоит ледяной саркофаг.

Девчушка, ребенок почти что,
Корона на маленьком лбу,
Лежит под прозрачною крышкой
В прекрасном и стылом гробу.

У ног, в полусгнившей корзинке —
Шубейка, истлевшая в прах,
И две неупавших слезинки
Блестят на морозных щеках.

«А это кто?» – тихо спросил я,
Мгновенно забыв остальных.
И молния холод пробила
У принца в глазах ледяных.

И принц мне ответил, вздыхая:
«Короткое счастье моё…
Когда-то меня звали Каем,
И Гердою звали её».

Раз в год, зимою, сходятся все знаки,
И рушатся глаза моих икон,
Когда порой меж волка и собаки
Кошмар мне снится тот же, тот же сон.

Приходит он ко мне уж четверть века:
Зима, река замерзшая, рассвет…
И поднимаю, целю в человека
Лепажевский дуэльный пистолет.

Иду к нему я, он ко мне шагает
Через рассвета призрачную жуть,
И мой свинцовый шарик пробивает
Ему сюртук, рубашку, ребра, грудь.

Ну что ж – убит… Но нет конца кошмару,
Ведь через год я снова на реке
Увижу лес, увижу жернов старый
И шестигранный ствол в моей руке.

Январь приходит страшным наказаньем,
Когда сбылось в один из зимних дней
Проклятие и предзнаменованье
Моих кошмаров, памяти моей:

Ночной буран – теперь уже не ложный,
Свеча и несомненная постель,
Рассвет правдивый, жернов непреложный
И неопровержимая дуэль.

Кричу беззвучно, но в ответ ни слова.
Что это значит, боже мой, друзья?
Зачем теперь – и наяву – и снова
С приятелем своим стреляюсь я?

Мы оба знаем – мыслью, сердцем, нервом,
Как все случится, все произойдет:
Начнем сходиться, выстрелю я первым,
И пуля моя грудь ему пробьет.

Все как в том сне – «сходитесь» – я стреляю,
К нему бегу, хоть знаю – он убит.
И мой Владимир, друг мой, умирая,
С дыханием последним говорит:

«Не плачь, Евгений, бесполезна жалость,
Смиренно принимаю я судьбу:
То, что в кошмарах каждый год случалось,
Теперь случилось с нами наяву.

Прошу одно – в скитаниях по свету
Найди и, если сможешь, отомсти
Тому, по чьей вине случилось это.
Я ухожу. Auf Wiedersehen. Прости».