Маргарита Агашина - Сочинения. Книга 1. О себе. Стихотворения

её молчаливые ветки,
её терпеливую грусть.
Растёт в Волгограде берёзка.
Попробуй её позабудь!

Четверть века назад
отгремели бои.
Отболели, отмаялись
раны твои.

Но далекому мужеству
верность храня,
ты стоишь и молчишь
у святого огня.

Ты же выжил, солдат!
Хоть сто раз умирал.
Хоть друзей хоронил
и хоть насмерть стоял.

Почему же ты замер —
на сердце ладонь,
и в глазах,
как в ручьях,
отразился огонь?

Говорят,
что не плачет солдат:
он – солдат.
И что старые раны
к ненастью болят.

Но вчера было солнце!
И солнце с утра…
Что ж ты плачешь, солдат,
у святого костра?

Оттого, что на солнце
сверкает река.
Оттого, что над Волгой
летят облака.

Просто больно смотреть —
золотятся поля!
Просто горько белеют
чубы ковыля.

Посмотри же, солдат,
это юность твоя —
у солдатской могилы
стоят сыновья!

Так о чем же ты думаешь,
старый солдат?
Или сердце горит?
Или раны болят?

А где мне взять такую песню —
и о любви, и о судьбе,
и чтоб никто не догадался,
что эта песня – о тебе?

Чтоб песня по свету летела,
кого-то за сердце брала,
кого-то в рощу заманила,
кого-то в поле увела.

Чтобы у клуба заводского
и у далёкого села,
от этой песни замирая,
девчонка милого ждала.

И чтобы он её дождался,
прижался к трепетным плечам…
Да чтоб никто не догадался,
о чем я плачу по ночам.

Подари мне платок —
голубой лоскуток.
И чтоб был по краям
золотой завиток.

Не в сундук положу —
на груди завяжу
и, что ты подарил,
никому не скажу!

…Пусть и лед на реке,
пусть и ты вдалеке.
И платок на груди —
не кольцо на руке.

Я одна —
не одна.
Мне тоска —
не тоска,
мне и день невелик,
мне и ночь не горька.

Если ж в темную ночь
иль средь белого дня
ни за что ни про что
ты разлюбишь меня —

ни о чем не спрошу,
ничего не скажу,
на дареном платке
узелок завяжу.

Первый снег летит, едва заметен,
в золотой, отжившей век листве.
Вдруг откуда-то рванулся ветер
и, кружась, понесся по Москве.

И вступают с ветром в поединок,
гордые холодной красотой,
два дождя: серебряный – снежинок
и кленовых листьев – золотой.

…Где-то в дальних дрезденских аллеях,
о которых в письмах пишешь ты,
в октябре деревья зеленеют
и цветут июльские цветы.

Пусть цветут!
Тебе они чужие,
и с тоскою думать ты привык
о кленовом золоте России,
о холодной осени Москвы…

Там чужой, незнакомый лес,
незнакомых рек берега.
Ты живешь на чужой земле
и идёшь по чужим лугам.

Ты мне пишешь о той стране
и тоской не коришь судьбу.
Только просишь:
«Хоть что-нибудь
напиши о России мне».

У лесных застенчивых фиалок
вдруг смелеет запах по ночам…
Подошел – и легкий полушалок
разметал по дрогнувшим плечам.

Пусть на нем, и ласковом, и ярком, —
голубые чистые края.
Но твоим приветам и подаркам
не умею радоваться я.

Не тебя, хорошего, мне жалко,
и не мне мила твоя гармонь.
И пушистым краем полушалка
не согреть холодную ладонь.

Задохнувшийся пылью цветок
почему-то забыт на окне.
Никогда не узнает никто,
что сегодня почудилось мне.

Никому не скажу про беду
или, может быть, радость мою.
Я любимое платье найду