Борис Иванов - В дымке сосен

Зачем потуги делать и писать,
Когда не знаешь сам, о чем сказать?…

Лишь тот момент, когда не можешь спать,
Когда душа возьмётся напевать,
А мозг неудержимо клокотать,
Способен Новый яркий стих создать.

Рожденья таинство присуще матерям,
А воспитание – природе и народу.
Но будь то сказано природе не в угоду,
Оно дано и мастерам.

Руками детище своё создать,
Вдохнуть в него прекрасного движенье —
Такое рукотворное рожденье,
Что может поколенья воспитать,
Не всякая осуществить способна мать.

Почему голова пустая,
Словно нет в ней живой коры?
Может мысли мои, сгорая,
Тлеют медленно до поры?

Покрывая горячим прахом,
Что не может пока пылать,
Чтоб потом невзначай размахом
Новой яркою мыслью стать?

Вы все служители Парнаса,
Биробиджанские творцы,
Спецы от Бога без прикраса
И просто люди – молодцы.

Желаю, кистей не жалея,
Нести прекрасное в народ.
И чтобы эта галерея,
Цвела, росла из года в год!

Раз поют соловьи,
Значит, хочется петь.
Даже в пору любви
Тешит горло медведь.

Это общий гипноз,
Биотоки сердец.
Это вечный вопрос:
Кто ты есть, наконец?

И я тоже пою,
Чтоб осмыслить, как жить,
Чтобы душу мою
Каждый мог уловить.

Чтобы знала планета,
Что я жив или жил.
Чтобы знали поэта,
Чтоб никто не забыл.

У непризнанных поэтов
Нет своих кабриолетов,
Нет ни яхты, ни машины,
Ни верблюда, ни осла.
Только есть живые мысли,
Романтичные по смыслу
И текущие из сердца
Задушевные слова.

По земле они ступают,
Всё вплотную замечают,
Понадбив себе мозоли
На подошвы и глаза,
По ночам не засыпают
И задумчиво мечтают
Улететь в края иные,
Где нет корысти и зла.

Только жаль при всем при этом,
Что мечтающим поэтам
Ждать приходится ночами:
Ведь от Бога есть указ,
Что всего один по свету
Бескорыстному поэту
Предназначен дар небесный —
Вдохновенный конь Пегас.

Конь крылатый, конь крылатый,
Не проси особой платы,
Прилетай ко мне до света.
По душам поговорим,
Полетаем над землёю
И, наверное, с тобою
Сотни песен и сонетов
До утра мы сотворим.

У непризнанных поэтов
Нет своих кабриолетов.
Ничего им и не надо
Из того, что тешит глаз.
Для них высшая награда,
Чтоб всегда был с ними рядом
Неразлучный, быстрокрылый
Вдохновенный конь Пегас.

Давно меня не прорывало,
Давно стихи я не писал,
Возможно, попросту устал,
А может, даже толку мало
Вести рифмованный дневник
Однообразной жизни серой.
Вот так я постепенно сник
И забывать все стал без меры.

Но нынче день такой хороший,
Так живо светится при мне
Цветущих яблонек пороша,
Что я проснулся по весне.

Тоска-хандра куда-то делась,
И жить по-новой захотелось.

Я сталкиваюсь иногда с цензурой,
Отдав на суд свои труды.
Потом трудов моих плоды
Мне отдают со снятой шкурой.
Как быть, как тут не матерится?
Как справедливости добиться?
Увы, поэтам всех веков
Вердикт был вынесен таков:
«Ваш цензор, дорогой Приятель, —
Народ и грамотный читатель.
А свой родной народ, друзья,
Милей, чем цензор и судья.

Восьмое марта – день на диво.
В нем все прелестно и красиво.
Справляется не первый год,
И мир честной жует и пьет.
С подобострастьем кавалеры
Целуют дам, звенят фужеры,
Дарят избранницам духи,
Читают страстные стихи
И груди гнут, как петухи.

Но лишь приходит поздний вечер,
Смолкает гам и гаснут свечи,
И кавалеры от вина
Не могут больше ни хрена.

Так вот мой тост упрям и прям:
Я пью за ночь прекрасных дам,
Чтоб спали все в своей постели
Ни с кем судьба, а с кем хотели,
Чтоб Вас мужик боготворил,
До края удовлетворил.
И из любовного азарта
Еще желал восьмого марта.
Чтоб в протяжении всей ночи
Старался милый, что есть мочи,
А утром, словно верный пес,
В постель шампанское принес.

Я пью за праздничную ночь —
За ночь любви всего народа,
Чтобкаждый мог хотеть и мочь,
Все то, что нам дала природа,
Чтоб праздник этот сквозь года
Был праздник женщины всегда!

Куда деваться от весны?
Она зовет меня с пелёнок.
И эротические сны