Сергей Александров-Снегирь - Доктор ивантеевских наук – 1. Откровения странствующего лекаря

Сам видел как тащил носильщик пианино.

(Полно носильщиков, не надо лошадей!)

Два километра протащил, взвалив на спину,

По узким улицам. И не задел людей.

Был я в мечетях, по коврам ходил персидским,

Святой водою рот и ноги полоскал.

Перебирал я чётки, был к аллаху близким.

На алтаре передо мной коран лежал.

В домах трудяг водопровод ещё в новинку,

Электросвет в Стамбуле избранным горит.

Двадцатый век пришёл сюда наполовинку.

И полумесяц это, как бы, подтвердит.

Все жертвы бизнеса, кругом – одни контрасты.

Имеешь лиры – будет выпить и поесть.

Живёт, кто вертится, живёт лишь головастый,

Иначе можно между стульев больно сесть.

В любой день солнечный здесь зонт не забывайте:

Из окон могут вас нечаянно облить.

И лучше с девочками с улиц не играйте:

Набор джентльмена можно запросто схватить.

В порт не успел и спал в отеле, поневоле.

Стучалось в номер до утра ко мне бабьё.

– О, господин, вам одному не скучно, что-ли?

– Эх, будь я турок – посадил б вас на копьё!

Потомки Евы здесь убийственно грудасты

И можно женщину за пять секунд словить.

Но по ночам дерутся с ними педерасты,

Чтоб клиентуру на себя переманить.

В Стамбуле так: всё, что упало, то пропало.

Балкон отпилят, вынут деньги и часы,

Крышки от люков, урны, всё, что из метала…

Коль крепко спите – дерзко сбреют вам усы.

Дамы турецкие горячие как бани,

Да я и сам, как огнедышащий дракон.

Однако славные ивановские Мани

Им нос утёрли бы на праздник под хмельком.

Спустил в Стамбуле я последние доллары.

Зато гулял и пил, и ел как падишах,

Но вот во сне глаза жены моей, Варвары,

Словно цунами зародили в сердце страх.

Погрузка кончилась и завтра снова в море.

Как жалко рейд стамбульский покидать.

Старпом бодрит меня: «Увидишь Варю вскоре».

На что я нежно отвечаю: «Шёл бы спать!»

Уже печатает узлы корабль не хило.

Стамбул, до встречи! После Африки вернусь!

Я полюбил народ твой очень милый,

Но на турецкой даме вряд ли я женюсь.

В моей судьбе штурвалом правит Варя.

И к ней швартуюсь после рейса вмиг.

Она заплачет: «Бородатая ты харя!

Жену забыл, сын от тебя отвык!»

Четыре месяца жену буду лелеять,

Возить в коляске новых близнецов,

Чинить проводку и обои клеить,

И буду самый лучший из отцов.

Подует с моря – стану озираться.

И надоест мне в отпуске толстеть.

Я снова буду рейса домогаться,

За свой корабль всегда буду болеть.

Пойду вперёд, опять в Босфора горло.

Вновь папе плавать, снова маме ждать.

Во всех морях меня штормами тёрло,

А на лице от всех ветров печать…

Вирус СПИД под электронным микроскопом

За грехи наши земные и пороки всяческие,

Извращения большие и малые ребяческие

Нам послал Господь болячку под названием Спид.

По земле болячка скачет и людей гвоздит.

Спид, Спид, Спид, Спид, Спид один!

Спи – один! Спи – дома!

К проституткам не ходи,

Кушай больше брома!

Житель гетто, бедный чернокожий,

как любой абориген-жилец

На живую мумию похожий

В Трансваале вырос мой отец.

Том, в саванне Африки родился,

лет с восьми работал в рудниках.

С нищетою рано подружился,

рыл руду в Драконовых горах.

Называли филиалом ада

шахты в негритянском городке.

Миска супа, вот и вся награда,

Когда жизнь висит на волоске.

Тело Тома покрывали шрамы,

ведь хозяин—бур жестоко бил.

Избивая, сыпал соль на раны

и сигару об его плечо тушил.

Получив туберкулёз бесплатно,

спрятав деньги в стареньком платке,

Как котёнок, Том искал обратный —

Счастья кончик в жизненном клубке.

Он работал грузчиком портовым,

От чахотки уж едва дышал,

Но решил сорвать с себя оковы.

В трюме сухогруза убежал.

Том простился с «Чёрным Континентом»

И приплыл в Нью-Йорк, едва живой.

Вот беда: «Свобода» и Манхэттен

Повернулись сразу же спиной.

Ну какие слушал он рассказы?

И какой доверился звезде?

Тут, в Нью-Йорке понимаешь сразу:

Гетто одинаковы везде.

Понял, что обманут, слишком поздно.

Понял: не отмоешь добела

Этот мир, зараженный серьёзно.

Мир богатых, строй насилья, зла.

Он погиб во время забастовки

Когда нёс в руках свободы флаг.

Полисмен в стрельбе был очень ловким —

Разрядил обойму просто так…

Когда вижу статую Свободы —

слёзы на глазах моих блестят.

Ведь американскому народу

О свободе только говорят.

Мы в Гарлеме гибнем в нечистотах,

Крысы делят с нами свой обед.

Целый день в труде, как пчёлы в сотах.

роемся в грязи – ни цента нет.

Небо над Гарлемом – наша крыша,

А постель – от ящиков картон.

Здесь наркотик заменяет пищу.

И преступный мир со всех сторон.

Сохнет, прозябает пролетарий,

Деловые люди делят куш.

Бизнесмены нас внесут в гербарий,

Соберут мозаику из душ.

Неграм и индейцам счастье снится,

Да и белых много в нищете.

Вот бы нам, друзья, объединиться,

Всем поверить в наш приоритет!

Все мы жертвы, маленькие очень,

Бизнеса большого, дел больших.

Но нас миллионы, кто не хочет

Больше жить в условиях таких!

Белая Свобода держит светоч,

Будто хочет небеса поджечь.

Золото – богатым, бедным – мелочь…

Не пора ль вложить ей в руки меч?

Словно факел реет наше знамя.

Старый мир сгорит от правосудия!

Африка, Америка! За нами!

Единенье – вот наше орудие!

Я не пью, не курю, матом не ругаюсь.

Но с женой – ведьмой злой в личной жизни маюсь.

Мне твердили друзья: «Будешь под пятой!

Наслаждайся, живи жизнью холостой!»

Взял в свой дом, стал отцом, но покоя мало.

Ведь жена – сатана деньги обожала.

Все червонцы тащил для ее забав.

По рукам, по ногам сжала как удав.

Подколодная тварь кровь мою сосала.

Ей две тысячи рублей в месяц было мало.

У меня на спине для нее седло!

Как верблюд в мозолях. Ох, не повезло!

Разбавляли бензин мы мочой ослиной.

Был король, а не ноль. Жизнь была малиной!

Черной, красной икрой мазал бутерброд.