Татьяна Реброва - Из зеркала выйду…

И в одну мою минуту
Многогодовую смуту
С чуть затепленной берёзкой
За крестьянскою повозкой
Босые, в тряпье холщёвом
Прошагали храмы в сирых
Сумерках.
О чёрных дырах
Что же я скажу ещё вам?

Раньше б звали роковою:
Мол, провинция и тон
Здесь дурной, и полковою
Музыкою гарнизон
Колдовал бы, и меня
Бросил бы потом военный
В нищете обыкновенной,
Обобрав средь бела дня.

Жаль без исповеди жулик
Под частушки пуль-свистулек
Ляжет средь Бородина,
Где в угаре моветона
Будет рвать с Багратиона
Революция Акулек
Золотые ордена.

Кто он, кто я – не всё равно ли?
Вот встану вдруг и прошумлю
Царёвым кружевом,
а коли
Мы отсвет слова – тьфу пистоли,
И нам лететь в легендах голи
Орлом двуглавым – форты, дроли
По неразменному рублю.

В крученье фиг, столов и полек,
Что ни эпоха – мифоголик,
Один и тот же вещий сон…

И всё ж во время,
испокон
Времён из вен земных племён
Истёкшее
и в остальное
Не к ночи будь помянут он
Иль я, под платье кружевное
Запрятавшая стих и стон.

Как угли отгоревшего костра,
Века не обожгут,
и мародёры
Истории срывают лабрадоры —
Бессонные, с мистической окраской
Каменья ночи с мёртвой Амен Ра.
Ей и живой дарили их с опаской.

Чужую всем, в чьи земли продадут
Братве по духу, скареды, торговцы,
Альфонсы, плебс – и замертво падут
У пирамид, как жертвенные овцы.

О, бедная принцесса Амен Ра!
Мы каждая о собственном Египте.
И наши слёзы цвета серебра
Бесценной мишурой на манускрипте.

И скрипнет иероглиф, как кровать.
Ну хоть все морионы с шеи ссыпьте
Себе в кошли, не вам расшифровать,

Зачем нарядной ночью,
словно пряник,
Я детский сон жую, и заурядный
В своём великолепии на дно
Идёт со мной – иного не дано —
Сработанный мужчинами «Титаник».

О, звёзды!
Вы нам родственны по плоти.
Как партитуру перед Паваротти,
Вы перед нами держите листок
С перипетиями судьбы, её заданьем.
Так значит, и по духу, и сознаньем
Нам родственен божественный ваш ток.

Свет месяца,
что в небе стыл,
И тот в оркестре сфер,
но смирный
На вид мужик и не простил
Благой безличности всемирной.
Он тосковал.
Он все мешки
Перетряхнул, он чуть не плакал
И к щепке три сухих кишки,
Вдруг прикрепив, на них забрякал.

И демоническая сила
Стихийной мировой тоски
Уж месяц под косой носила
И обжигала им виски.
Он думал, будет легче, если
Не музыка, а инструмент,
Не ветер бездны, а момент
И мой конкретный образ в кресле.

Да толку, что обжёг он пальцы,
Срывая два иль три цветка
Не с папоротников купальских,
А с черни моего платка.
Всё было вроде без утайки —
Он видел всё, что видеть мог.
И всё же чем-то вроде пайки
Простор валяется у ног.
И он дурит на балалайке,
Когда не чинит свой сапог.

Не плачь! Ты дурак, не болван.
Твой мир не театр, но кустарный,
Базарный, как пряничный конь, балаган.
Ты знаешь, я видела, как
Смеялся сам Бог лучезарный.

А то, что прожгли твой колпак
Лоскутный да ярко-радужный
Бубенчики звёзд?! Это, милый, судьба
И золотом платит – ишь, венчик у лба…
О, Господи Боже, взаправдашный!

И вскинуты навстречу Небу дули
Безлюбой черни,
но разят в упор
И этот срам серебряные пули
Дождей по огородам ли, в саду ли —
То Ангелы,
узнав про хвойный бор,
В котором вместо шишек пот из пор,
Про тощий хлеб и трещины канав
Без водомерок всё-таки узнав
Через молебны батюшек из бедных,

За взводом взвод идут, как на Рейхстаг,
Но только и «Катюши» их и стяг
Одно лишь Небо в облаках победных.

Если б мне повезло и была б
Лишь одна я и виновата
В том, что сил и ума палата,
Коронована и богата,
А народишко нищ и слаб,

Я б швырнула себя в пищу змию,
В переплавку – лоботомию,
Чтобы сразу кончить с ячейкой
Одинокой, пока не сеть,
В чьём плену эре Рыб висеть,
Что собьёт Водолея с лейкой —
С водопадами звёзд шандал…

Если б стыд мой не нагадал
Лет бездомья душе,
что снилась,
Мне стишков бы Господь не дал,
Я б над ними не потрудилась.

Первоначальный-то взрыв раз, два!
Взять и загнать в исходную точку.
Да и начать бы первую ночку,
Как начинают ночь Рождества, —
С первой звезды, что серьгою в мочку
Вдета, и люди целуют в щёчку
Божию Мать по законам родства.

Ты в женщину под полушалком
Заштопанным вглядись,
она
Так робко тянется к фиалкам,
Что я до плача смущена.

Ты ей воздвигни дом,
чтоб сыну,
Когда разлюблен тот и нищ,
Она б кивнула на рябину
И на родник у корневищ.

Что на развалинах уместно
Как вздумается толковать,
То в доме заново и честно
Нам надо перегоревать.

Под скрип вселенских шестерёнок,
Вращающих созвездья,
ты
Воздвигни дом, где б спал ребёнок,
Что ваши повторит черты.

Вот камень, трепетный от фресок,
С которых на исходе дня
Уводит воин в перелесок
Поить крестьянского коня.

Бок о бок в церкви
служба и ремонт.
И нет икон
лишь в окнах чудотворный
Лик Родины – просёлки, горизонт
И над колодцем ковш нерукотворный.

Слезой и воском шаль орошена
Под общий возглас о насущном хлебе,
И церковка со всеми нами в небе,
Как в озере, сейчас отражена.

А небо плещет над любой избёнкой,
Над каждым непокрашенным крестом,
Так значит и на кладбище пустом
Горит моя свеча перед иконкой,
Горит перед рябиновым кустом.
Горит…

До последнего капилляра,
До последних своих обид
Я видна со всех точек Земного Шара,
А не только с его пирамид.

Как вперёд, я не знаю, и как назад
Оглянуться?
Лишь тянут пальцы
Убиенные, дурни, скитальцы,
Темногривы и светлорусы.
Да еще просит мать нанизать
Ей последние в жизни бусы.