Валентина Иванова (Спирина) - Каракули влюбленного графомана. 1000 вольт над уровнем сердца

Падаю. Обнаженная до аорты сердца, до трахеи, до боли – от крика – в горле.
И ползу – стихотворного мяса кусок – тебе не страшно?
Но сегодня именно так, такими словами жесткими, но для меня важными.
А ты попробуй дослушать, ибо правду всю – какая есть – можно сказать лишь, когда разум в коме.

Остановилась. Под словами-плетью застыну, как каменное изваяние.
Твоё «не люблю» ляжет шрамами – до костей – глубокими.
И буду скулить от боли, словно собака побитая зеленоокая.
Лучше промолчи, ибо молчание твоё, лучом надежды хрупкой станет мне.

Неправда! Всё не так! Стихи для меня и броня, и кожа, и спасение.
Даже если не любишь и не любил – всё-равно – спасибо. Я за двоих счастлива.
Свою индульгенцию на любовь я на тебя потратила и музой теперь обласкана.
А тебе, любимый, спасибо за то, что ты есть – пусть не мой. И за твоё терпение.

Я давно тебе не писала стихов, несколько дней – это очень много…
Но что бы я не начала писать, всё будет про любовь, даже если стихи будут про дорогу.

Даже если стихи будут про дождь, я скажу, что это мои слезинки.
Ты, наверняка, не совсем такое ждешь, и тебе хотелось бы, чтобы я сменила пластинку.

Сменила пластинку и включила бы режим природы, шум моря и звездный шепот добавила.
А у меня на сердце одна погода – сезон засухи по тебе и без тебя – одиночества марево.

Без тебя – одиночества марево или зима под весенним солнцем.
Без тебя я словно сердце на паузу поставила, ибо без тебя оно не поет, не бьется.

Без тебя и стихи не звучат в душе, не поют про любовь – скрипят убого.
Я давно не писала тебе стихов… Несколько дней… Это слишком много.

Представь, что ты один на вершине холодной горы.
Нет ни меня, ни стихов моих, ни других источников тепла и света.
И дикий озноб бьет, несмотря на жаркую середину лета.
Ты стоишь – руки к небу подняв и в звезды целятся вековые сосны-стволы.

А ты не молчи. Крикни. Позови меня. И я обязательно приду.
Через тысячи верст прилечу, обернувшись птицей.
Я не Феникс, но ради тебя я из пепла смогу возродиться.
И услышу тебя всегда, даже если буду лежать в горячем бреду.

На минуту представь, что один среди бескрайних антарктических льдов.
Голубое безмолвие жжет глаза и никуда от него не спрятаться.
Я буквами осыплюсь с неба – словно кадры из фильма «Матрица».
Я возьму тебя за руку и поведу в долину теплых и нежных снов.

Представь, пожалуйста, на мгновение, что ты посреди вечно-зеленой тайги.
Даже солнце не может пробиться сквозь плотную занавесу веток.
Я белкой спущусь в ладони к тебе и улыбнется, качая листвой кедр-предок.
Сквозь деревьев тропинка мелькает – лишь для тебя – беги.

Падаю в небо. С тобою я падаю в небо.
Среди облаков растворяюсь на сотни частиц.
И в каждом крыле, в каждом маленьком перышке птиц
Лечу над землей – я тебе доверяю слепо.

Падаю в звезды. С тобою я падаю в звезды.
На острых лучах отражаюсь сквозь сотни миров.
Надрывно, отчаянно, смело пою про любовь.
С тобою не страшен мне дождь космический грозный.

В море взлетаю. С тобою покоряю море.
Рыбкой созвездий засыпаю на гребне волны.
Мне монстры морские с тобой нипочем. Не страшны.
И не пугает величие мира немое.

Из пропасти вынырну – лишь бы быть ближе к тебе.
В пальцах огонь – обжигает меня твоя кожа,
Рядом с тобой становлюсь и смелей и моложе.
И возле тебя средь безжизненной стужи – теплей.

Вместе с улыбкой твоей растекается нега.
Слезинки жемчужиной счастья скользят на ладонь.
Ты мои крылья и души моей дерзкий огонь.
Всё это ты. И с тобою я падаю в небо.,

Стихи… Да нахрена они нужны.
Душа молчит и ничего не просит.
И не апрель, а злая сука осень,
Дождем из слез ломает мои кости,
Под стоны обреченной тишины.

Стихи… Идите к черту! Не хочу
Чтоб снова к сердцу прилипали рифмы,
В которых нет реальности, а мифы
Меня бросают из огня на рифы.
Подайте счет! Я тотчас оплачу.

Стихи… Убейся, муза, об асфальт.
Да будет ночь! И в темноте не страшно.
Ломаю календарь и день вчерашний
Забуду, ибо всё уже не важно.
За прутьями из ребер спит базальт.

На сцене догорала маска…
Софитов свет расплавил яркий грим немолодой актрисы.
Он, словно воск, на платье капал красками,
Являя миру кожи серый цвет, глубокие морщины и уставшие глаза – реальность жизненной репризы.

Читала женщина стихи. Свои стихи.
То громко и надрывно, через боль и слезы – ей даже микрофон не нужен был.
То в полушепот уходя, руками, жестами, всем телом – словно для глухих…
И слышали её – любую. А грим всё так же вниз по платью плыл.

Слова картечью улетали в зал,
Шрапнелью крика достигая ложи, и падали на зрителей камнями.
В той ложе, отгороженный от всех глухой стеной, надменный критик восседал,
Всем видом говоря: – Кто эти люди все? Кто там, на сцене? Я не с вами.

Вот новый стих взлетел под потолок,
Завис на люстре и дождем эмоций рванулся вниз, по зрительским сердцам
И рикошетом ринулся на сцену, из платья бархатного вырывая клок,
Пытаясь женщину отправить к праотцам.

Актриса вздрогнула и онемела на мгновение.
От боли сморщилась, но лишь совсем чуть-чуть и продолжала с горькою улыбкой
Читать стихи. Сегодня для неё весь этот зал, весь мир и ветра дуновение,
И шторма рёв, и и тихий нежный стон, рожденный скрипкой.

Последний стихи как реквием звучали…
Актриса в платье рваном, уже без грима, обняла себя за плечи и повернулась к зрителям спиной.
Рванула платье, обнажив лопатки – и всколыхнулся изумленный зал – сквозь кожу крылышки торчали,
Они росли ежесекундно, закрывая женщину собой.

Тяжелый занавес упал, как гильотина.
Зал опустел. Последним покинул свою ложу критик, раздавленный восторгом зрителей и сказкой.
На выходе остановился у афиши, словно в галерее у картины —
На сцене догорала маска…

Напиши альбом – майские ночи – такого у тебя, мой хороший, еще не создано.
Пусть в нем небо с запахом цветущего сада и гроза жасмино-ароматная будет.
Очень хочется услышать рассвет, который зазвучит первыми пионами и розами.
И яркие звезды чертят линии судеб, соединяя вечно-параллельные в одну – людям.