Елена Ивнева - Наизнанку. Стихи

и счастье нам, что ты живешь у нас в квартире.

ты, кот, доверчивостью, лаской и игрой

и удивляешь и, конечно, греешь души,

ты даришь радость умиления тобой,

а мы – любовь тебе и чувство, что ты нужен.

ты знаешь, кот, как повезло тебе еще,

что не пришлось попасть в кошмар лабораторий,

где вашим маленьким смертям потерян счет,

где ваши жизни – в цену жизней инфузорий.

не счесть страданий всех собак, котов, мышей…

ни дня не знавших, что бывает жизнь без ада.

судьба подопытных – отказано в душе.

у бессловесных брать согласия не надо.

какого беса человек решил, что он —

одна единственная ценность на планете,

что власть и сила – разрешительный закон,

кого убить, кому позволить жить на свете?

ты знаешь, кот, спасенных вами – миллиард,

но от властей бездомным тщетно ждать приюта.

в честь вас не станут проводить большой парад

и не увидеть вам шикарного салюта.

уже исследованы космос, океан

уже без нанотехнологий – жизнь без смысла,

но нет науке дел до пыток, боли, ран,

но нет предела для людского эгоизма.

ты знаешь, кот, мы не поможем сразу всем —

нет связей в стане нашей власти предержащей…

но видишь, кот, сидит щенок – замерз совсем,

давай возьмем его, чтоб он не стал пропащим.

пригревает весеннее солнце сквозь частые ветки,

ветер гладит цветы и тихонько ласкает деревья,

тишина обнимает покоем надземные клетки

и гранитные плиты – как знак завершенья кочевья.

вот покоится юноша – фото с усталой улыбкой —

на надгробии надпись – как крик с обвинением богу:

не успел… не увидел… и жил-то одной только скрипкой…

сколько было «потом»? но болезнь завершила дорогу.

вот известный профессор – внушителен вид монумента —

многотомна работа, но главный свой труд не закончил.

аспиранты, студенты и прочие будней фрагменты

оставляли для главного разве что редкие ночи.

популярный целитель с моделью – в цветах разноцветьи.

эти оба ценили здоровье, активность, диеты,

медитации, мантры – казалось, доступно бессмертье,

но водитель со встречной не знал, что у них – амулеты.

многолюден погост – здесь неведомы спешка и цели,

здесь бессильны заслуги и счеты былые отпали,

здесь условностей нет, здесь разорваны путы и цепи,

и лишь гости вздыхают о том, что они недодали.

шорох ветра в деревьях – и словно бы шепчет некрополь:

наслаждайся моментом, почувствуй дыханье свободы,

на потом не откладывай жизнь, ведь потом – только тополь

над последним пристанищем с надписью: имя и годы.

я хотела помолиться богу,

я просила бы: ослабь немного

упряжь жизни, раз моя дорога —

мало радости и много слёз.

я хотела попросить удачи,

исцеленья, а к нему в придачу

и любви, ведь без неё – иначе

жизнь – как будто бы и не всерьёз.

я хотела знать: так отчего же

на чужое счастье не похоже

то, как я живу, скажи мне, боже!

на излете оборвался крик…

за окошком жизнь текла обычно —

безошибочно во всём, привычно,

всеобъемлюще и в то же время лично.

лишь со мною оплошал старик?

зеркало, что за ужасные шутки?

нет у меня ни рогов, ни копыт!

мне от улыбки такой стало жутко,

да исподлобья недобро глядит.

зеркало, можешь спросить у любого:

хоть я не ангел, но вовсе не бес:

нет уж давненько беспутства былого,

к ревности, мести пропал интерес.

зеркало, что за надменная птица —

то ли павлин, то ли важный индюк:

что-то бормочет, видать, матерится,

крыльями пыль поднимает вокруг?

может, покажешь мне что-то получше —

есть же в твоем арсенале картин

мягкое, нежное… чьи это уши?

заяц трусливый нашелся один?!

зеркало, разве во мне не находишь

ни чистоты, ни любви ни на грамм —

только лишь сборище всяких чудовищ?

зеркало, кто это – маленький там?

это ребенок! чуть виден за грудой

хлама из мнений, учений, интриг —

сердце открытое – маленький будда.

зеркало, стоп! удержи этот миг.

послушай, отец, только не возражай —

давно у меня наболело,

но: то был не в духе, то я уезжал,

то ссоры, то важное дело…

послушай, не спорь, дай скажу в этот раз:

я думал, ты был слишком жёстким,

теперь же я понял тебя, ведь сейчас

я сам – воспитатель подростка.

я денег просил – ты давал мне совет,

я трусил – с тебя лишь усмешка,

за каждый прогул приходилось ответ

держать мне с ремнём вперемежку.

и позже, когда я – уж взрослый совсем —

творил не по-детски проказы,

хоть власть и имел, но меня от проблем,

спасать не спешил ты ни разу.

а помнишь, недавно, ты сильно болел,

а мне не хотелось подолгу

сидеть у постели – твой взгляд потускнел,

я думал: в общеньи нету толку.

в душе я сочувствовал, батя, тебе,

но всё что мог дать – бормотанья

о мужестве, воле, смиреньи, судьбе,

и не возникало желанья

обнять, посидеть голова к голове,

признаться тебе без гордыни:

спасибо за всё и спасибо вдвойне

за школу заботы о сыне.

отец, я ведь думал – успею, приду,

восполню общенья нехватку.

цветы вот принес – положу их к кресту.

смотри, я поправил оградку.

вот полночь бьёт, а сна всё нет и нет,

бессонницей раскрыт любой секрет:

и счёт слонов, и прочие уловки.

не счесть уму галдящих мыслей стай,

хоть ты мечтай, хоть память пролистай,

а телу все позиции неловки.

то звук машины – бьёт по нерву нерв,

то смех девчонок – беззаботных стерв,

то странный шум в открытое окошко —

всё гонит сон, всем раздражает май.

раз не успел уснуть – лежи, страдай!

еще на ноги навалилась кошка…

и вдруг в минуту редкой тишины —

чудесный звук волшебной новизны

нектаром точно попадает в душу —

запел призывы звонкий соловей,

и ночь как будто стала веселей,

и сон желанный вот уже не нужен.

и не слышны теперь ни шум, ни гам,

вниманье всё притягивает сам

певец весенний – раздаёт коленца.

и замолкают мысли в голове,

и забываешь о других, себе,

мечтах, тревогах – вот уж налегке

ты засыпаешь с майской песней в сердце.

не много скопить удалось работящей

на домик в деревне, но вот повезло —

нашла Антонина вполне подходящий

по деньгам домишко, всё ладно бы, но…

бревенчатый дом на краю деревушки —

соснового сруба печальна судьба:

хозяин покончил с собой, а старушка,

не выдержав горя, лишилась ума.

в лечебнице век её был бы окончен —

так дети решили, а дом – на торги,