Марина Бояркина - Живопись слова. Стихи и картины

Усталость обернет меня в свой саван
И прочно спеленает мне желанья,
Одна лишь только просьба о покое…

Назавтра снова женщиною буду,
В тугом корсете, страусовых перьях,
И тихо песни мне мяукать будет
Восточный сладострастный паж…

Кто ж мне судья,
Покуда я в фаворе,
С самой собой
в прекрасно-розовом ладу?

Красива я? Страшна?
Ни с кем не спорю!
И рифма вновь рождается —
Приду!

Приду.
И полоснет возмездием удар,
На столько обещаний – капля желчи…

Ну, как тебе
Придуманный Поэт?!!
Помялись перья. Некуда спешить.

Толкает прочь судья
На лоно угрызений.
Мораль
Претит прогорклым запахом своим.

Моя мораль
Играет в невезенье
Поболее с хозяйкою,
Чем с Ним…

И, облачаясь в траур серых дней,
Ищу отраду в сумрачном саду.
Надеясь все печальней и нежней,
Я просто баба, терпеливо жду…

А рифма не находит двойника,
Событий ряд влечет все на спираль, —
Костюмы лишь меняются на людях…

Покуда все события, как люди,
Сходить ли за шампанским,
Может быть?

Все с сетками бегут.
Избави боже,
Хоть бы одной хохлатке помешать!..

Ищи в себе послушное орудье,
Топчи ногами чувственность свою;
За покаянье вымоли прощенье
У тех, что Над…

Над Чем, вы спросите?
Над нашим государством?
Над государством тюрков,
Может быть?!!

Над нами кто-то есть.
Иначе для чего
Мне этот уготован жребий?

Я буду Вас просить о наказаньи!
Я стану жить на паперти Любви!
И снова перемеривать названья
На чувства кругосветные свои!

Роза с сухими жалкими ветками —
Далеко до весны…

Листьев опадших гниющий ковер
Опутал тебя.

В этой помойке срама и хлама
Чудится шевеление —

Это плодятся в утробе у розы черви.
И паутиной опутаны руки Розы.

Голову клонит
От тяжкой неволи к груди,

Губы обметаны жарким стремленьем
К прекрасному…

Где же ты, Солнце?!!
Сверкнули звезды морозных окон.

Платье Ваше,
Неважное, дырявое – из паутины —

Сменится скоро прекрасным нарядом —
Будет время!

Мой Белый Рыцарь
Стоит у входа,
Обняв руками
Лик небосвода.
Всегда безмолвно,
Всегда безгневно
Собою горизонт
Объемлет…

Чарует прошлым
Его истома,
Он полон тайной
Родного дома.
Горит свечами,
Стоит ночами
Его молчанье
Под куполами.

Мой Рыцарь Бедный
Пленен навеки —
Цепей потверже
Небес парсеки,
Их синева двулична,
Их синева двужильна —
Очарованьем смены
Напудрена обильно!
Но неизбежность камня
Не исключает память —

Его ночей брутальность
Пережитое тянет.
И невозможность встречи
Не исключает шага —
В таком противоречье
Видна отвага.

Мне Рыцарь Белый,
Глядя печально,
Не говоря ни слова,
Все ж доверяет тайну…
Его громада,
Его молчанье
Мне обещать не могут,
Но обещают…

В назойливом круженье
Толпы безбрежной
Он разрезает путь мне
Улыбкой нежной.
Пусть будет так!
И Рыцарь Белый
Еще вернется
Ко мне несмело —

И станет он
Опять у входа,
Затмив, как прежде,
Лик небосвода!

Музыка соборного органа
Чуть слышна в этот поздний час,
В общей спешке чиста и незванна,
Привиденьем преследует вас.

До оскомины все знакомо,
Все дома носят серый цвет.
Эта музыка, как таитянка,
Нарядившаяся в алый креп.

На заплеванный город не смотрит
Иностранка, дикарка и бабочка:
Волны импульсам мощно вторят
И ветвями наружу тянутся…

Лишь она отражает пульсации
Чувств и мыслей моих, быть может,
И в горниле обид хлестаться ей,
И в разгуле страстей тревожиться!

И в аккордах всех душ усопших,
Как людское волнуясь, море,
Все качается, пенится, ропщет
Эта музыка на просторе!

Окружая случайных прохожих,
Всех их красками наделяет,
Но цветов не кладет похожих —
Видно, лиц типовых не бывает…

Вдруг мелькнуло в проулках лета
Светло-сумрачное лицо,
Где сплелись все краски на свете,
С той поры я ищу его.

Только чаще в прелюдиях глухо
Раздаются шаги людей,
Что не ведают тихих звуков,
Что не знают мира теней.

С распаленным на фугах сознанием
Ленты чувственности сплетаются.
Мы с органом, как капли дождя
В раскаленном песке, растворяемся…

Музыка соборного органа
Чуть слышна в этот поздний час…

Я выбелил
имя твое на камнях,
когда обливался слезами.
Я высветил
имя твое в облаках,
когда упивался отчаяньем.
Я многое мог бы отдать
за лучик холодного света
в твоих уходящих глазах,
когда бы мне помнилось это
несказанное признание,
затерянное в стихах,
как позднее обещание.