Вальтер Флекс - Рассказы, военные песни сборника «Солнце и щит»

Тут она застыла в изумлении. Перед ней сидел не святой в царском облачении, а обычный солдат в поношенной шинели землистого цвета. И когда она подняла глаза, чтобы увидеть его сумрачный лик, она узнала черты любимого мужа. Однако из знакомых очертаний его лица исходила такая беспощадная серьезность, а фигура солдата была окутана таким неземным величием, что она не осмелилась заговорить с ним. Ей показалось, что ее сердцебиение своей нечистотой нарушало священное благозвучие, наполнявшее комнату. Чувство вины обрушилось ей на сердце тяжелым камнем, и ее колени подкосились от переполнявшего ее страха. Судя по всему, тайный король не обратил на нее никакого внимания. Его лицо освещалось прозрачным сиянием, когда он внимательно прислушивался к бесчисленным звукам, исходившим издалека. Время от времени тихо и гневно звенел меч, лежавший у него на коленях, и один из серых братьев подступал к престолу и принимал приказы и поручения. Все чище и полнозвучней становилось пение невидимых хоров. Мало-помалу бедная женщина набралась смелости и начала слышать отдельные голоса, выделявшиеся из остального шума. Песня растекалась по кристально чистым стенам, и казалось, что она звездным светом озаряла лик таинственного правителя. Бедная женщина прислушалась. И она услышала, как на полях сражений поют живые братья серых стражей. Они пели эту песню:

* (прим. пер.: Васгау – немецко-французкий горный ландшафт, Шельда – река во Франции, Бельгии и Нидерландах)

Чем дольше бедная женщина всматривалась в черты тайного короля, тем более знакомыми и родными казались они ей, и ее чуть не охватила робость при виде бедного крестьянина, властвующего над душами посреди этого священного великолепия. «Это не к лицу ему», – подумалось ей, и ее сердце наполнилось страхом. «При жизни он ходил за плугом и разбрасывал зерно, взятое взаймы, по хозяйской земле». Видимо, серый командир, стоявший рядом с ней плечом к плечу, услышал ее мысли, словно голоса, ибо за тягостными размышлениями женщины незамедлительно последовал ответ. «Молчи!» – сказал он сурово. «Здесь имеют значение только достоинство и чистота сердца. Все остальное ничего не стоит. Священные камни королевского венца светятся и горят на его бедном челе и освящают его руки, что делает их достойными того, чтобы хранить меч и державу тайных королей».

Теперь женщина заметила в левой руке тайного короля простой шар землистого цвета, что покоился на его коленях, как знак власти. «Это та горсть земли, что он сжимал в своем кулаке в смертельном бою. Это земля с того поля, на котором он истекал кровью», – говорил серый командир. «Каждый немецкий солдат несет в левой руке эту горсть земли, что принимает форму всего земного шара. В правой руке каждый из нас держит меч как знак перед богом, что он – наш брат и такой же страж, поставленный над миром живых. А теперь следуй за мной, ибо ты уже увидела все, что хотела!» Тогда бедная женщина робко повернулась к двери. Но стоило ей смиренно опустить голову в знак прощания, как тайный король наклонился к ней и посмотрел ей в глаза. Женщина упала на колени. Тогда таинственный правитель протянул ей золотой кубок и произнес три слова: «Напои моего сына!» И он протянул ей перламутровую раковину, на которой лежали тонкие хлеба, похожие на просфоры, и вновь произнес три слова: «Накорми моего сына!» Затем он сделал жест рукой, словно благословляя ее. Одновременно с этим бедная женщина почувствовала, что ее тело мягко поднялось над землей, и она, лишенная сил, позволила увести себя из священного зала назад, туда, где на озере слез горел розовый закат.

Уже там, когда она в поисках своего мальчика собралась поднять голос, чтобы позвать его, серый командир мягко, но настойчиво прикрыл ее губы своей прохладной рукой. «Молчи, – прошептал он, -ибо умершие в рождественскую ночь хотят войти в наше царство». В тот же миг бедной женщине открылась удивительная картина: мрачная и торжественная процессия медленно приближалась к сияющей земле. Фигуры, напоминавшие тени, были окутаны светлой розовой дымкой, словно клубами курящегося ладана. Серые стражи группами по четыре человека несли носилки, ступая вперед тяжелым шагом. На каждых из этих простых носилок покоился мертвый солдат, безмолвный и бледный, погруженный в темную еловую зелень. Белый лоб каждого из них был увенчан еловыми ветвями. От пушистых еловых лап то тут, то там исходило мерцание: казалось, что светлые нити рождественского золота пронизывали все пространство, и с носилок, изготовленных из еловой древесины, струилось тихое и спокойное мерцание свечей, словно от рождественской елки. Однако там, где молчаливые носильщики касались своими подошвами земли, появлялось таинственное журчание и раздавался плеск. Казалось, что у солдат под ногами начинали бить светлые ключи и источники, воды которых вливались в светящийся поток. Однако журчание и шум воды заглушили волны песни, что растекалась все дальше и дальше. Казалось, что эта песня исходит из самого сердца земли:

Тем временем солдаты достигли края озера и опустили носилки, прогибавшиеся под тяжестью пышных еловых венков, на землю. И как только вода наступала на побережье и касалась зеленых ветвей, мертвые солдаты поднимались со своих носилок и молча вступали в сумрачные ряды серых братьев. Теперь их, умерших в рождественскую ночь, можно было отличить от других товарищей лишь по еловым венцам, обвивавшим их мертвенно бледные виски. Однако как только песнь, изливавшаяся из глубин земли, умолкла, можно было снова ясно услышать скрытое от глаз журчание наполнявшихся водой источников. От этого у бедной женщины вновь стало невыносимо тяжело на сердце, а ее мальчика охватил такой непостижимый ужас, что он припал к ее коленям, ища защиты. Серый командир, не говоря ни слова, взял женщину за руку и увел прочь. Однако стоило ей обернуться, как она услышала позади себя непостижимо сладостные звуки и почувствовала, что водная гладь озера озарялась рассветом ярче и сильнее, чем когда-либо прежде. Над лучезарными волнами чистые души распевали свою песню: