Вера Бутко - Следы ладони. Стихи

Мне этой ночью снились существа,
Чья мудрость человеческой превыше.
Они хранят молчание – слова
Им не нужны, и голос их неслышен.
Им чужды зависть, страх, жестокость, гнев,
В их мире места нет деньгам и войнам.
Они живут века, а постарев,
Смерть принимают гордо и спокойно,
Не проронив ни звука. Их дары
Щедры и удивительно богаты,
И к людям эти существа добры,
Хоть люди перед ними виноваты.
Создания смотрели сверху вниз
На город мой – бурлящий, шумный, странный…
И было ясно: сколько ни тянись,
До их вершин уже я не достану.
Едва дыша, я обратила к ним
Изгибы хрупких рук – и ощутила,
Как по ладоням потекли моим
Их тел тепло и внутренняя сила.

Топтали облака небес кочевье.
Мне снились исполинские деревья.

Колядовала вьюга под окном,
Стучала в стекла веткою каштана,
А мы с тобой сидели за столом
И обсуждали Ги де Мопассана.
В который раз наполнило фужер
Домашнее вино из голубицы.
Другие гости разошлись уже,
А мы все не могли наговориться.
Я раскраснелась. Я была пьяна.
Мы спорили о скептицизме Юма,
А мир вокруг кружился – от вина,
От умных слов, от твоего парфюма…
Шальная мысль: «А почему бы нет?»
И как ответ – кольцо на безымянном…

Меж нами стол и вековой запрет
И Библии, и Торы, и Корана.

В чем счастья моего секрет?
Я покоряю дней стремнину.
Не жду, пока вязанка лет
Согнет мою прямую спину.
Не наблюдаю из угла,
Как новостей струятся нити.
Вкрапляю добрые дела
В бегущую строку событий.
Под поцелуи подлецов
Не подставляю в страсти шею.
Враньем не пачкаю лицо.
Но главное, что я умею —
Носить потертое пальто
С апломбом итальянской дивы
И благодарной быть за то,
Что все, кто мне так дорог,
Живы.

Дождливый август шестьдесят второго.
В вагоне тряском сумрачно и тесно.
Смятенный Бродский едет в Комарово
К одной известной русской поэтессе.
За окнами раскинулась облога.
Мелькает над поверхностью тетради
Графитный карандаш. Еще немного
И он напишет на бумажной глади:
«Мои слова, я думаю, умрут…»

Бегут минуты, поезда бегут.

Начало двадцать первого столетья.
Я на год старше, чем тогда Иосиф.
Я в электричке. Через две на третьей
Мне выходить, а дальше – брат подбросит.
Я «Римские элегии» читаю,
Вложив билетик меж страниц потертых,
И не смотрю, как мимо пролетают
Мосты, развязки и аэропорты.
Вернусь ли я сюда? Не знаю даже…

Бегут года, меняются пейзажи.

Закрыв глаза, я новый город вижу,
Стекло и сталь сплетающий в высотки.
Сквозь этот город монорельсы движут
Людей потоки, социума соки.
И в отблеске защитного экрана
Мне чудится знакомый женский профиль:
Густая челка, нос с горбинкой… Анна?
Она кивает мне, пригубив кофе.
Я просыпаюсь. Станция «Пороги».

Бегут века, уходят вдаль дороги.

Миллионы людей отживших,
Отсмеявшихся, отлюбивших,
Чьи могилы с крестом и без,
Молча смотрят на нас с небес.
Кто-то счастлив был, кто-то – нет,
Кто-то умер в расцвете лет —
Кто-то глуп был, кто-то – умен…
Я не знаю ни их имен,
Ни заслуг их, ни тайн, ни драм —
Как, наверное, грустно там,
Если здесь, где остался дом,
И не слышали ни о ком…

Может, кто-то из этих бывших,
Недоживших, недолюбивших,
Посылает нам дождь и снег,
Чтобы мы посмотрели вверх?

Зима в деревне дивно хороша!
С утра из дома выйдешь на крыльцо
И чувствуешь, как, свежестью дыша,
Морозец щиплет уши и лицо.
И до того безбрежна неба синь,
Что кажется, повыше заберись,
Как крылья, руки в стороны раскинь —
И птицей взмоешь в солнечную высь!

До самых крыш сугробов намело,
Кругом белым-бело, куда ни глянь.
Оконное украсила стекло
Затейливых узоров филигрань,
Сверкает и искрится на свету
Садовых яблонь свадебный повой…
Как эту сказку, эту красоту