Иоланта Сержантова - За ширмой рифм

Кому-то важно, что думают о тебе.

Иным нужно знать, что думаешь ты.

Скрываясь за ширмой рифм, можно побыть собой. Немного.

Большего не дано. Меньшего не нужно.

За ширмой рифм нам проще? Жизнь пращицей 1 сложенный петлёю ремень, куда кладут камень; кистень на ремне

Старается поранить, тщетно тщится

По свету тащится примятый ею след.

В соседа боком упирается сосед

Того ствола, к которому прижался,

Ну, а теперь никак не разбежаться.

И вмятины последствий, словно соты,

Так тесны, как судеб иных пустоты.

А нам ли сетовать?! Опутан сетью мнений,

Наш мир не разделяет тех сомнений,

Но ими всё-таки однажды сотворён,

Как тот творец, что был. И был влюблён.

Травы щетина, снега сединою

Гордится, как горжусь тобою я.

Стремятся в плен объятий только двое,

А больше – чтоб сбежать от горя, для.

Стянуть потуже вакуум потери

И завязать как можно крепче брешь.

И врёшь себе, и заставляешь верить.

Над головой, друзей былых промеж

В присутствие. Не это ли преступно?

Манкировать объятием живым.

И заступа в виду живя, подспудно

Ты злее пепла и черней золы.

Травы щетину, осенью измята,

Весны потоком смоет. Между строк,

Как меж травинок, – просо, клевер, мята,

Припрятан стужей шанс, намёк, росток…

… Ночная терраса кафе, 1888 – 2018

Исследователи творчества Ван Гога считают, что картина пере-

кликается с произведением Леонардо да Винчи "Тайная вечеря"

– число посетителей –12. В середине стоит мужчина в светлых

одеждах, который отождествляется с Иисусом Христом…

Можно согласится с чужим мнением? Можно!

Смалодушничать и не иметь своего…

***

В виду у звёзд, на пенной мостовой,

гуляли двое. К миру безучастны.

Влюблённым можно! Ритм их жизни – свой,

особый и с дыханьем слишком частым.

Но дело в том, они же не одни,

а дела нет, живут под прессом прессы.

Парят по парам, не считая дни

И не давая шанса пошлым, стрессам.

И каждый день, или, скорее, ночь,

Они – сюда, незрячими шагами.

Кафе "Двенадцать". Кофе – око в ночь

Зрачок луны трепещет. "Роза-даме"…

Майору, земляку, лётчику Роману Филиппову

посвящается…

Так, мухами снующий снегопад

у фонаря банально неприличен.

Ни прочь, не вниз. Не улетит никак.

А белый цвет ужасно непрактичен.

Он марок. Без помарок кто найдётся?

И Белым свет напрасно не зовётся.

Он отзывается на колокольный звон.

Земли родной полночный тихий стон.

И он о тех, чьё имя, полный боли

Лишь звук гуляет вволю, полон волей.

Наш День влюблённых лишь в июле, не сегодня.

Февраль к заботам о другом располагает:

Блинами с маслом, со сметаной, с чем угодно

Покормим нынче. По-другому не бывает!

Культуре чуждой мы поставим здесь преграду, -

Наш Русский Дух здесь на кону, а сердца сладость

Мы сохраним, здесь, для себя, чужой не надо.

Мы ей не верим, не нужна, не наша радость!

Не видит дятел, что весна ещё нескоро,

И далеко до всходов, луж и разговоров,

О том, что заяц по пеньку стучал напрасно,

И будет всё, во всём у всех. Всегда неясно.

И, огорчённая таким разоблаченьем,

Река со сна стремится плыть в укор теченью,

И лёд размоет, истончит, сомнёт, раздавит,

К весне бежит, чтоб ей скорей себя представить.

Но месяц – зимний, что нимало не тревожит,

Ведь он хотел бы тут остаться, да не может.

Талантлив он и лаконичен, даже краток,

Кому пожертвовал себя и свой остаток?

Ущербный месяц свысока, на глаз, навскидку,

Он острым краем портит шов и треплет нитку.

Как продолжения финал, надменным тоном,

Намёк весны не опоздал. Земля – бутоном

В букете звёзд, миров, огней, комет без счёта,

А мы глядим, мы не причём. Мы без расчёта.

Мы без надежд и без обратного билета.

Стоим и ждём, – любви, удачи и рассвета…

Сосульки с крыш, вилами – в землю.

Я злобы чужой над собой не приемлю.

Солнце спутало стороны света,

Печь до облака тянется дымом, -

Именно там хранятся ответы,

Вздохи сомнений, взглядов наветы…

Сердца биения неповторимы!

Счёт в бесконечность не нами ведётся.

Кто-то считает, а что остаётся?..

Луна смущалась…

Луна смущалась там, за лесом,

В тумане веток, с интересом

За нашей жизнью непростой

Она следила. Пар густой

Сам по себе, влекомый тягой,

К высоким сферам, сизым стягом

От снежной местности исходит.

То – пыл печей, в сердцах, выходит…

Тельняшкой – солнца луч,

Сквозь трафарет преграды,

На кальке утра – ветви винограда.

На обруч радуги, удерживая землю,

Из теста туч я день леплю,

Ладонью ветер треплет…

Безвкусица блестящего сугроба,

Покрытого брильянтовой мукой, -

Пусть худшим будет. В жизни – всё на пробу,

А ветер студит…скинув с плеч покой,

Как плед ненужный, в ту, иную пору,

Где места нет досужим разговорам.

И дела нет до пошлости и лжи…

Да где то время, с кем ты, укажи!

Ночь, поди, а ты ещё не дремлешь.

Всё встаёшь к окошку, спелость утра

Проверяешь ты не понарошку,

И сдуваешь с неба снега пудру.

Утомлённый времени томленьем,

Истощённый множеством печалей

Ты уверен в правоте всех мнений,

Тех, чьё появленье изначально.

И на что, проверьте, жизни тратят,

Чтобы подтвердить такую малость:

Жизнь гипотенузы, мнений катет, -

Парусов на рейде жданных алость.

Ночь, поди, а ты ещё не дремлешь.

Всё встаёшь к окошку, спелость утра

Проверяешь ты не понарошку,

И сдуваешь с неба снега пудру…

Взглядом волчьим молча ночью,

Звёздной строчкой ветка вишни.

В чём непрочность так порочна.

Кто тут нужен? Кто тут лишний?

В чьих услугах расставанье -

Главный козырь,

довод чинный.

Без причины расстояний,

Без смущений быть мужчиной.

Без сомнений стать женою,

Без упрёков слыть ребёнком.

Быть всегда самим собою.

Кто ж так крутит!? жизни плёнку…

Мираж от топки прошлогодних миражей.

Его не видно. Мимо. Минули уже,

Как дров поленья, для голодной старой печи,

Всю зиму ранит спину, кисти и предплечья,

Того, кто кормит эту печь весь день дровами,

Но вам не в тягость, ибо топится не вами.

Вы в стороне у батареи, с чёрным чаем,

Не чая лжи, но и себе не отвечая,

На те вопросы, что о жизни и о смысле,

А я иду с водой в ведре, на коромысле.

Картёжник– век он, словно хлеб позавчерашний,