Валентина Спирина - Память. Группа ИСП ВКонтакте

Пушки и снаряды – фронту!

Нас привели к новому месту работы, и мы испугались. Это была большая территория, огороженная двумя рядами колючей проволоки, а внутри 4 большие мартеновские печи, где варился металл. Жара, огонь, искры во все стороны. Нашей обязанностью оказалось загружать в мульды – такие вагончики, их было по три на каждом монорельсе, – руду, потом эти мульды опрокидывались в мартены.

Мы разбирали руками и ломами кучи металлолома, который привозил на специальную эстакаду магнитный кран, и тоже грузили их в мульды для отправки в печи. На металлолом сюда привозили даже немецкие подбитые танки, разорванные пушки, были и наши танки, пустые гильзы от снарядов, неразорвавшиеся бомбы, еще какое-то порванное и погнутое железо. Все это разрезали бензорезами и отправляли в мартены на переплавку. А в соседнем цехе отливали новые снаряды и пушки, пулеметы…

Прошло три месяца, и однажды, в начале марте 1943 года, мы проснулись в два часа ночи оттого, что гудят заводские трубы, паровозы, воют сирены, а над заводом стоит пламя. Мы оделись и побежали туда. Случилась страшная авария: оказывается, в печь попал то ли целый большой снаряд, то ли бомба, случился сильный взрыв, всю мартеновскую печь разворотило, оттуда полился расплавленный металл, и в нем погибла почти вся ночная смена – 25 человек. Потом этот металл, когда он застыл, разрезали на куски и похоронили вмести со сгоревшими в нем людьми, с оркестром, цветами и венками, как погибших на войне.

Однажды нас всех собрал директор заводы, помню, что звали его Иван Иванович Рыжов или Рыжий. Он стал рассказывать, как тяжело сейчас по стране приходится всем людям, но особенно тяжко ленинградцам, они в блокаде, мрут от голода…

Тянул, тянул, а ему кричат: «Да говори толком, чего от нас надо?». Оказалось, надо оторвать от себя по 300 грамм хлеба, начиная с апреля 1943 года. И мы все согласились, что надо помочь ленинградцам, и решили отдавать из своего пайка не только по 300 граммов хлеба, но и по 500 граммов макарон. Такое решение приняли и рабочие Челябинска, Златоуста, многих других уральских городов.

Краткосрочный отпуск

Прошло больше полугода со времени нашей последней мобилизации, уже вышел срок ехать домой, а начальство все молчит, как будто так и надо. Девчата начали ворчать:

«Райса, сходи да сходи, узнай, когда нас отпустят домой, сил уже нет». Я решилась и пошла после работы к директору завода Ивану Ивановичу. Он принял меня и спросил, по какому вопросу. Ну и объяснила, что прошел уже срок нашей полугодовой мобилизации, очень домой хочется, мы здесь уже восемь с половиной месяцев вместо шести, очень устали. Директор спросил, какая это у нас по счету мобилизация. Я ответила, что уже третья. Первый раз за Ульяновском строили железную дорогу на Москву, потом под Казанью рыли траншеи и строили блиндажи и дзоты, и вот сейчас здесь, на Урале. Директор послушал меня и сказал, что нам вот-вот должна прийти смена из Казани и Удмуртии. Вот с такими вестями я пришла к девчатам.

Они бросились меня обнимать, целовать. Не прошло и недели, как стала прибывать замена. И нас срочно отвезли на станцию и посадили на казанский поезд. А в Казани должны были встретить машины уже из нашего района. Меня в Казани встречал папа. Он рассказал, что молодых парней в деревне не осталось, на фронт забирают уже 42-43-летних мужчин.

А мы все ближе и ближе к дому. Вот уже и Курняле видать, а там через полтора километра Новая Амзя, и рукой подать до моей родной деревни Старая Амзя. Дома я увидела в детской, где я всегда спала, маленького ребеночка – это был сыночек сестры Асии. Все сказали, что я очень повзрослела, только похудела очень, и пообещали на домашней еде откормить меня. А я подумала: если только дадут мне пожить дома. Уже шли разговоры, что нас ждет очередная мобилизация, на этот раз в Казань, на авиационный завод.

Все так и вышло: я отдохнула дома всего два дня, как из военкомата снова принесли повестку, я и еще 14 человек должны были поехать в райцентр на комиссию. Мама снова в слезы, а папа сказал, что поедет в райцентр вместе со мной, чтобы похлопотать насчет пенсии для тети Васили из-за гибели сына-фронтовика Ильяза, – она сама ничего не сделает, так как по-русски говорить не может.

Я зашла в комнату к бабушке, а она и Василя-апа молились, чтобы комиссия признала меня негодной, и чтобы меня больше не забирали. Помолились и стали учить, что мне говорить на комиссии: что не могу нагнуться, внутри все болит, что все время голова кружится. Я пообещала, но сама-то знала, что ничего такого говорить не буду, стыдно. Да и посадить могли за обман. Вон двух из Нового Альметьево посадили на 5 лет, когда они сбежали с окопных работ из Ульяновской области. Когда их судили, даже родителей не пустили на суд, так и увезли, не дав попрощаться. Да и как это – убегать или притворяться больной, когда столько народу гибнет на войне, а нам всего лишь надо было работать там, куда пошлют, хотя и тяжело это было очень.

На Казанском авиационном

В это раз из нашего района должны были забрать на Казанский авиационный завод сразу 82 человека. Ну вот, уже сели в машину, а двоих парней не хватает – помню, что одного звали Муслим. Выяснилось, что Муслим и с ним еще один парнишка, как только получили на руки повестки, еще с вечера собрали котомки и ушли из деревни. Сказали: «Хватит, уже три года бесплатно ишачим, мы пошли на заработки, свет большой, где-нибудь пристроимся». Председатель сельсовета чертыхнулся и сказал, что они себе срок заработают, а не деньги.

Мы погрузились и поехали. Когда ехали через турдалюфский лес, машина вдруг остановилась, и шофер наш несколько раз выстрелил и закричал: «А ну ложитесь!». Мы смотрим, сбоку дороги трое парней лежат лицом вниз. Нас еще сопровождал военный по имени Аскар, вот они вдвоем с шофером связали этих троих парней (двое из них были наши, что сбежали вечером, а третий из Новой Амзи), посадили их к нам в кузов. Один из парней начал угрожать Аскару: «Мы тебя потом найдем и подвесим за ноги». Аскар заматерился и нашлепал его по губам. «Тебе, – кричал он, – воевать надо, а ты по лесу бегаешь, как заяц». И всех троих в Мамыкове сдали в милицию…

В Казани на вокзале нас уже ждали несколько автобусов и строгие мужчины в гражданской одежде. Нас привезли на авиационный завод, эвакуированный из двух городов. Меня и здесь поставили звеньевой. С нас взяли расписки, что мы никому не напишем и не будем говорить, где мы работаем и что здесь делаем, потому что это военная тайная. И даже обратного адреса для писем у нас не было – только номер, как у полевой почты.

Мы работали в копровом цеху, где отливались корпуса моторов. Для нас провели После инструктажа на выдали специальную робу – ватные брюки и толстый суконный костюм, а сверху еще плотный фартук, на ногах у нас были валенки с резиновыми подошвами. Первый месяц мы были учениками. А потом уже стали работать самостоятельно.