Наталья Исупова - Баллады и сказки

Были мысли чисты, благородны и благостны прежде…

Я под парусом белым недолго ходил по морям,

Мне менять надоело кричаще-цветастые флаги,

Я не мог служить верой правителям и королям,

Даме сердца и той – никогда. Рыцарь кубка и драги.

Паруса моей шхуны… Да, к черту, была бы цела

Моя шхуна, команда, моя голова да удача.

Я давно не вел дел, но ведут за собою дела,

Джентльмены не смотрят назад, и, конечно, не плачут.

Паруса-паруса… И костляво-обугленный флаг.

Тлеют кости на рее, а море ворчит полусонно.

Я не помню в лицо тебя даже, смертельный мой враг,

Но я следую мести, не следуя букве закона.

Паруса моей шхуны. Пора вас давно подлатать.

Вы несли как на крыльях корабль мой от шторма до штиля,

А у той каравеллы такая особая стать,

Ее пушки дырявили борт – паруса решетили…

И, быть может, пора бы и мне завернуть на покой.

К той земле, для которой пока нет пометки на карте.

Только я никогда не вернусь, сколь ни жди, за тобой -

Я себя потерял, смысл игры потерялся в азарте.

Паруса моей шхуны. Почить, одиноким как перст,

Вместо савана – черный дырявый отрез парусины,

В неоткрытой земле на песке покосившийся крест

Оборвал мой полет не в пике, много миль недолет до вершины…

Паруса моей шхуны гниют на свободной земле,

Вот рисует ее карандаш на потрепанной карте…

Не ищите сокровищ, не верьте упрямой молве,

Я богатств не копил, я растратил их где-то на старте…

Октябрь 2007г.

В опустевшей выстуженной горнице

Домовой запечный горевал,

За проказы заплативши сторицей –

В новый дом хозяин не позвал.

Молоко давно прокисло в блюдечке,

Черствая краюшка на столе,

И забытые под лавкой удочки,

Половик, испачканный в золе.

Отчего же грусть-тоска сердечная,

Одолела после стольких бед?

И такая скука бесконечная,

Будто съехал и не злой сосед,

Будто умер самый милый родственник,

И пора хвататься за суму…

В опустевшей, выстуженной горнице

Неуютно, тошно одному.

Вот сверчок, и тот залез в коробочку,

И незваным увязался вслед.

Даже кот, что уходил в стороночку,

Уступая вкусный свой обед,

Укатил, не попрощавшись мурканьем,

В бельевой корзинке в новый дом.

И мышонок тихий с серой шкуркою

Юркнул в сани с дедом-бобылем.

И шагов задумчивое шарканье

Не тревожит больше дум и снов,

Нет кукушки, только слышно карканье –

Воронья могильно-хриплый зов.

Сам себе хозяин – и не верится,

Без людей такая ж благодать!

И в овине не мычит, не телится,

Не кудахчет, не мешает спать.

Дом трещит, простуженными сипами

В рамы рвется, как к себе, сквозняк,

Во дворе под сросшимися липами

Снег навален по дверной косяк.

Ничего, еще хлебнете горести,

Прибежите к батьке на поклон,

Лапоть-сани поднесете вскорости:

«Едем с нами в наш просторный дом!»

Отчего же, право, не тропятся,

Не со зла же я озоровал?

На стене висела богородица,

Укоризненный лица овал…

А теперь квадраты закопченные

Вместо красного угла икон,

Люди нынче все пошли ученые –

Только жизнь в откос да кувырком.

Как же так, без глазу-то хозяйского,

Без ухода, оберега, жить?

Как счас помню, я бывал и ласковый…

Ну, случалось, путал в штопке нить,

И с какой-то дури я проказничал –

Бил посуду и гремел в печи,

И бывало, в саже перепачканный,

Танцевал при огоньке свечи.

Эх, пора, видать, и мне в дороженьку,

Соберу сейчас нехитрый скарб.

Не люблю я, братцы, ездить в поезде,

Так далече город, говорят…

Там кругом дома многоквартирные,

Словно пчелы в улье все живут,

Домовые там такие смирные,

В доме чистота, тепло, уют.

Печки нет – кладовка с антресолями,

Ничего, зато какой простор,

Стены сплошь оклеены обоями…

Сам с собой я продолжаю спор…

Там у деда дети, внуки, правнуки,

Что ему тут в хате куковать,

Может, позовут меня на праздники?

Или приглашения не ждать?

Декабрь, 2005 г.

Королева стоит перед зеркалом,

Представляя себя погребенной

В снежно-белое, скорбное платье.

Была… счастливой, влюбленной -

Все было, но, вот проклятье,

Любовь и власть забрал Господь…

И даже – за что, о, Боже? -

Наследника нет. Супруг предпочел

Королеву жене вельможи.

Недвижим, на ложе застыл король,

Скрутило отравой тело.

Не жалко… Но как не к лицу ей роль

Бывшей, бесправной, белой…

Быть может, это первый министр

Все ж не стерпел позора -

Делить с сюзереном объятья жены,

Хотя … министр был вором,

Лапу давно запускал в казну,

И не посмел бы, верно…

Король же хотел развязать войну,

Что тоже довольно скверно.

Улыбка его ослепляла дам,

Он весь утопал в их лести,

И комплименты другим расточал,

Забыв о своей невесте…

Да, за спиной шептался двор,

Смешок за смешком ей в след,

Но слова не смела сказать в укор -

Отпор шутникам в ответ.

Престол племянник теперь займет -

Уж не его ль рук дело?

И чахнуть одной из года в год

Вдове под одеждой белой…

И даже самый ничтожный лакей,

На зов не придет. Что же:

Сдаться, и жить, поджидая смерть?

Несправедливо, Боже!

Эка величество перекосило -

Будто ухмылка на роже…

И этот новый придворный шут,

Как две капли с супругом схожий…

Влюблен… Точно, влюблен-влюблен!

Скрывает – но так неловко,

Вот кто достоин быть королем,

А мертвецу – обновка:

Колпак с бубенцами и пестрый наряд

За все за его измены,

И кто бы ему ни подсыпал яд,

Тихонько сойдет со сцены.

Двор погрузился в печаль и сон,

Кто будет смешить в обед?

Шут отравился вчера вином,

Шута же другого нет…

Король с королевой взгрустнули чуть,

Но с прежней, небрежной статью,

Шутя, велел государь шута

Хоронить в королевском платье.

Октябрь, 2003г.

Из огней бессонной ночи

Провалиться в сон дневной -

Я шепчу ли твое имя,

Ты ли слышишь голос мой.

Волшебство роняет тени -

Многоцветный сна ковер

Соткан из любви мгновений

Под гитарный перебор.

Эльфов мотыльковый танец -

В лунном свете круг за круг,

Предзакатный померанец

Заливной окрасил луг.

В колдовстве бессонной ночи

Едва слышный робкий хор,

В долгий ящик холст и кисти -

Сам с собой веду я спор.

Мой очаг роняет искры –

Дым весеннего костра,

Из любви или корысти

Я очнусь для волшебства.

Не для козней и знахарства –

Приворот для баловства.

Я вложу свое коварство

В твои нежные уста…

Снега белого белее

Мраморный твой силуэт,

Я влюбился, Галатея,

Я молюсь на твой портрет.