Валентина Спирина - Иванова. Группа ИСП ВКонтакте

Включим музыку, чтоб было слышно всем,
Не для нас написаны шаблоны,
Дождь. Октябрь. И куча разных дел,
Мы с тобой, давай, оставим дома.

Будем танцем серость поджигать,
Крупным каплям лица подставляя.
Счастье – есть. И некогда нам ждать,
Счастья слишком много не бывает.

Дальше – вальс. Потом задорный твист.
Румба, самба, танго и ламбада.
Под прохожих крики, смех и свист —
Но мы счастливы, а значит, всё как надо.

Ну и что, что дождь и осень за окном.
Я тебя на счастье-танец приглашаю.
Оглянись вокруг – весь мир – наш дом,
Где в любой сезон любовь витает.

В одном из закоулков моих снов есть лес мистический, где бродят наши души,
Деревья там под стон седых ветров одежды скинули, приличия нарушив.

Твоя душа, как сотни светлячков, витает между веток, свет рождая.
Моя же – словно призрак без оков – там, где темнее, место выбирает.

Душа твоя звенит, как летний дождь – такая нежно-трепетная сказка.
Моя – зубами выбивает страха дрожь и постоянно носит злые маски.

Мы – свет и тень. Мы – черно-белый фильм. Две стороны одной монеты-круга.
Наш лес мистический над нами подшутил и мы теперь не можем друг без друга.

В одном из коридоров моих снов деревья обнаженные застыли.
И сотни маленьких, но ярких светлячков тропинки посыпают звездной пылью.

И я по этой яркой полосе иду к тебе, сквозь дебри снов туманных.
В мистическом лесу во всей красе обнажены все стороны обмана.

И правда здесь раздета догола, насквозь пробита лучиками света.
Я, оказалось, до тебя – спала. С тобой – иду в мистическое лето.

Лезу, навязываюсь, достаю,
Лезвия-мысли голову режут мою,
Лестницы-чувства подняться не дают,
Летописец с хрустом перья ломает. А я пою.

Бессонница, графоманю, строчу.
Бестолковая – твоего признания хочу.
Бесполезно – знаю. Я сама за всё заплачу.
Без дыма пылаю, в нарисованный костёр лечу.

Нелюбовь, ненужность – удел.
Недобылью кружит рой мыслей-стрел.
Нереальность наружу – ты ничего не хотел.
Неразбавленный ужас заполняет любви пробел.

Ночь, одиночество и тоска.
Ноет сердце, сжала ледяная рука.
Ножницы-сны делят жизни моей берега.
Ноль – я для тебя, круг на воде, замок из песка.

На часах почти полночь, а значит – пора волшебства,
Закрываю глаза – на мне платье из сказки про Золушку.
Мы танцуем с тобой и роняем минуты-слова.
А всё самое главное кружится в воздухе перышком.

Полчаса еще будет карета стоять у крыльца,
А потом моя тыква займет своё место на кухне,
На ноже, что разрежет её, засверкает пыльца —
Отблеск звезд, что горели для нас, а теперь потухли.

Еще двадцать минут будет плавиться в танце наш мир.
Целых двадцать минут бесконечного полного счастья.
А луны циферблат поплывет и растает, как сыр,
Ты не знаешь ещё, что в лохмотья рассыпется платье.

Всего десять минут для того, чтоб успели понять —
Этот мир будет жить и вращаться без нашего завтра.
Но держу твою руку и так не хочу отпускать,
Только движутся стрелки – минут наших горькая жатва.

Пять минут… Нет, четыре… И нужно уже убегать,
Долгой лестницей вниз, разбудить задремавшего кучера,
– Эй! Гони! … Бьют часы. Я не сплю. Продолжаю мечтать…
Ты найди, там на лестнице где-то осталась мечта – моя туфелька.

Когда-нибудь я перестану писать тебе длинные письма-простыни,
Может кончатся слова, а может найдется другой объект поклонения.
И через год, уже другой – не нашей с тобой осенью,
Я чье-то сердце новой волной строчек-писем залью, как в систему отопления.

А, может быть, даже в ответ получать буду такие же письма.
Ну ведь должно же мне повезти, я на это надеюсь.
Ну должно же быть хоть что-то взаимное в моей жизни.
Я же одна этот мир не смогу обнять и одна целый мир не согрею.

Вдруг однажды вместо простого, сухого «привет» услышу – привет, любимая.
И даже если за окнами будет снег с гвоздями – это будет самая лучшая погода.
Это будет тот самый, долгожданный рассвет неповторимый.
А за окном – дождь, снег, шторм посреди самого жаркого времени года.

Когда-нибудь… Когда-нибудь это обязательно произойдет – верю.
Осью мира станут сомкнутые наши руки – мои в твоих – крепко.
И если всё вокруг будет казаться холодным, сырым и серым,
Вынем два сердца и подарим этому миру, повесим на проводах – на скрепки.

Этого хватит, чтобы улицы заиграли новым, теплым, волшебным светом.
Станет теплее всем, а не только изнутри, за обитой кожей дверью.
Но только если вдвоём. Где чувства – пополам. Обязательно с ответом.
А одна… Хоть заживо сгорю, килоджоулей не хватит. Одна этот мир не согрею.

Бусы рябиновые? Нет. Избито, заезжено, замусолено.
Может, четки? Ну тогда это точно не про чувства и не про любовь.
Ягоды рябины – это интерпретация адреналина вольная.
Взрывной волной по деревьям разбросана красная гамма слов.

Реки багровые – это не те, что в знаменитом триллере у Люка Бессона,
У нас это листья осины, клёна, хмеля и еще черт те знает чего.
Это закатное солнце, всё ещё яркое, но уже прохладное, полусонное.
Нити-ручьи, тянущиеся к тебе навстречу, через тысячи верст, из сердца моего.

Золото осени… До того затаскано, что звучит уже даже пошло.
Да не золото это, даже не рондоль, не латунь и уж совсем не медь.
Это… Это такая, согласно времени года, увядающая кожа.
И лучше скорее всё это собрать и сжечь. Красиво же будет гореть.

Странная получилась осень. Какая-то извращенно-больная. Горькая.
А я не хочу петь гимн природе, которая стремительно подыхает.
Да, у меня неправильная правда, насыпана ведро с горкою.
Зато, она моя – не золотая, не красивая, холодная. Но всё ещё живая.

Солнцами, лунами, тучами, градами чувства свои нарисую к тебе.
Ветром, дождем, травой, камнепадом я расскажу про любовь.
Чистым ручьем, деревьями, листьями, счастьем, добытым в борьбе,
И бесконечными длинными письмами, под скатерть положенных вновь.

Тропами, речками, звездной дорожкой, солнечным ярким лучом,
Курганами-сопками, сладкой морошкой, свой передам привет.
Волчьими песнями, бубном шамана иль воина древним мечом,
Искренне, честно и без обмана лишь тебе нарисую рассвет.