Сергей Фролов - В лодке

Наташка из Ленинграда, ну, что тебе ещё надо?
Июньские голубые сумерки над селом…
Мальчишки глаза шальные и голос юного барда,
Река и алмазные бусы, летящие за веслом.

Наташка из Ленинграда, ну, что тебе ещё надо?
Пусть лодка не бригантина, а речка не океан —
В затоне нарвём мы лилий на стеблях холодных длинных
И ты мне букет протянешь и скажешь: мой капитан!

Наташка из Ленинграда, ну, что тебе ещё надо?
Когда ты меня отпустишь из этих далёких лет?
Мы оба живём «как люди», и я не стал капитаном,
И некому подарить мне холодных лилий букет…

Можно только мечтать,
Чтоб с тобой погулять —
Дождь идёт проливной.

Ты ругаешь, смеясь,
Деревенскую грязь:
Ну, какое кино?

Да, в деревне у нас
Что вчера, что сейчас —
В общем, не Ленинград…

Два иль три фонаря
Надрываются зря,
Еле-еле горят.

Ну, да ладно – пойдём.
Как-нибудь добредём,
Ведь тебя не унять.

А кино – про любовь
Будто нашу с тобой:
Ничего не понять.

Мы сходили в кино.

Это было давно…
И не вспомнил бы, но
Дождь идёт проливной.

Ветер в листьях шумит
И заслонкой гремит
Жестяною печной.

Не коснуться и взглядом
Тебя, а не только рукой…
Не бываешь ты рядом,
А где-то за синей рекой.

В тридевятое царство
Твоё не попасть никогда.
Ты не знаешь коварства,
И всё ж далека, как звезда.

Ты – печаль опустевших,
Заросших полынью дорог,
Журавлей улетевших —
Моих ненаписанных строк.

Ты – уснувший ребёнок,
И мне ли тревожить твой сон?
Голос сказки незвонок,
И хмель оплетает балкон.

С ума сходили соловьи,
И было муторно и лунно,
И было скучно и заумно,
И вовсе не было любви.

Но в этом всё же что-то есть…
Странней, чем тайны мирозданья,
Такие грустные свиданья —
Непозабывшегося месть.

Ведь, как душа ни холодна,
Но то, что ранило так больно,
Запоминает, и невольно
Желает повторить она.

Когда, листая месяцы и дни,
Нигде не обнаружите любимой —
Сожмётся, как котёнок нелюдимый,
Душа, и бог тогда её храни.

Когда глухая, тусклая печаль
Вам сердце паутиною затянет
И ваше чувство медленно увянет,
И вы, смирившись, скажете «прощай»

Уже давно не слышащей любимой —
Не вызывайте прежний образ боле:
Он полон робкой радости и боли,
Как маленький котёнок нелюдимый.

Улетела к югу лебедей станица,
Журавлиным кликом отзвучала даль,
Но со мной осталась зимовать синица,
Разгонять тоску мою, скуку и печаль.

Я на подоконник насыпаю крошки,
Чтобы ей теплее было в холода,
И она стучится клювом мне в окошко:
Веселее, друг мой, горе – не беда.

Все пути-дороги снег засыпал белый,
Ни следа, ни звука – всюду гладь и тишь,
А я всё надеюсь глупо и несмело:
Может быть, ко мне ты тоже постучишь.

И когда ночами мается-не спится,
И хрупка надежда, и пуста земля,
Так мне трудно верить – уж прости, синица —
В то, что ты и вправду лучше журавля.

На улице в двенадцать гаснет свет.
Мрак холоден, тревожен, недвижим…
Увидев у окна мой силуэт,
Ты спрашиваешь: где же твой режим?

Ты спрашиваешь это просто так,
И с той же интонацией, шутя,
Я обернусь, отвечу: а, пустяк, —
И отвернусь; а полчаса спустя

Пройду мимо дверей твоих, как вор,
Туда-сюда, и повторю не раз…
Спит общежитье. Гулок коридор,
И эти строки вовсе не о нас,

А обо мне… Об этой тишине,
Изученной шагами наизусть,
О графике дежурства на стене,
О том, что называют словом «грусть».

В Шестаково бабье лето ходит поступью картинной,
В Шестаково бабье лето словно в мае соловьи,
В Шестаково бабье лето вяжет, вяжет паутину
На леса, луга и речку и на волосы твои.

Как идёт тебе причёска с этой нитью серебристой!
Ах, зачем я не художник – написал бы твой портрет.
В Шестаково бабье лето, воздух ласковый и чистый,
В Шестаково бабье лето, словно в мае яблонь цвет.

Хорошо, когда ты с кем-то, хорошо, когда ты юный,
И на сердце нет печали и раскаяния нет,
И трепещут паутинки – заколдованные струны,
И на них играет осень свой волшебный менуэт.

И растаяло имя льдинкой:
На-день- ка… Кап-кап-кап…
А я сына назвать хотел Димкой
И быть лучшим из пап.

И конечно, мужем хорошим
Думал стать…
Я серьёзно ведь, не нарочно —
Вправду, Надь.

Мы бы в садик вместе ходили,
В лес, в кино,
И тебя бы очень любили,
Но, но, но…

Мы читали б разные книжки,
Первым делом букварь.
Ну, зачем ты так? Жаль мальчишку…
Очень жаль.

У ласковой речки,
На чистом песке
Лежат человечки;
В густой осоке

Полуденный ветер
Легонько шуршит,
И солнце на вечер
Уйти не спешит.

Беззвучно стрекозы
Над речкой парят,
Ветвистые лозы,
Разнежась, стоят.

Плывут по воде
Корабли-облака,
Не слышно нигде
Ни звонка, ни гудка.

Лишь только стрельнёт
По-над берегом стриж
Иль утка нырнёт
В молчаливый камыш,

Лишь тихо плеснёт
Водяная струя
И рыбки блеснёт
Серебром чешуя…

И снова всё внемлет
Истоме дневной,
И в лилиях дремлет
Оранжевый зной.

В окне узоров бахрома
(Сестра, ты помнишь ли?)
Отсеребрился день, и тьма,
И рано спать легли.

И села тихо рядом мать,
И повела рассказ…
И так уютно засыпать,
И вижу, как сейчас:

Разводит старая Яга
Таинственный огонь,
И на зелёные луга
Ступает чудо-конь,

Принцессы чахнут в теремах,
Цветёт разрыв-трава
И рассыпают чары в прах
Заветные слова…

В углу потрескивает печь,
Устало смолкла мать…
Осталось поудобней лечь
И спать, и спать, и спать…