Анна Бру - Божий храм, а над ним небосвод

В абсурде фиолетовой ночи
Ножи в тортах торчат, как минареты.
Из спичек воздвигаю я Кижи
В дыму твоей последней сигареты.

Сбивая варежкой сосульки на Покровке,
Я пробегу по тротуару без труда.
Стучит капель по барабанной перепонке,
И впереди уже грядет моя судьба.

Далёкой юности желанья уцелели:
Любовь, вино и быстрая езда.

Так вот и я, лохмата и смугла,
Росла как саженец, оторванный от почвы,
Цеплялась корешками, как могла,
За небо – в сандалетах без подошвы.

С безотказностью так, шаг за шагом,
Испытала терпенье судьбы.
За колючим насмешливым взглядом
Ты скрывала тоску голытьбы.

Ты томилась по праздничным платьям,
По серёжкам, ботинкам из кож,
По горячим и крепким объятьям
Молодца, что лицом так пригож.

На работе, и нощно, и денно,
Жизнь свою проживала в пару.
На людей ты смотрела надменно,
Возвращаясь домой поутру.

В Колизее, на старом бульваре,
Где ночами крутили кино,
Утопая в сигарном угаре
Поэтесса глотала вино.

На ситро, бутерброд с колбасою,
Денег хватит, а после – конец.
Удавиться ль своею косою?
Или, может, пойти под венец?

Шепот нервный застрял за зубами,
Заскорузла в ожогах дыра.
В кипятке, как в бурлящем Цунами,
Обварилась Дуняша вчера.

Свечи белые пахнут гробами,
Встал часов беспощадный завод,
И над скорбно крещёнными лбами
Божий храм, а потом небосвод.

Застыло время, может, навсегда,
Тюльпан поник в зелёных панталонах.
Весь мир стоит. Не ходят поезда.
И я как будто снова молода,
Купаюсь на подстриженных газонах.

Что сделалось, и чья во всём вина?
Спокойствие клонится к зоне риска.

Оставьте девочку, пускай поёт она
На крышах Амстердама по-английски.

Звенел трамвай, скрипели сани,
Снег таял прямо под ногой.
Жива, наперекор гаданьям,
Я шла к метро по мостовой.

Ты провожал меня глазами,
Не думал ты, что не вернусь.
А я шептала лишь губами:
«Тебя я больше не боюсь».

Вы поднялись из-за стола,
Салфетка пала мёртвой птицей.
Так, в атмосфере торжества,
Простилась я с самоубийцей.

Осенний ветер дунул из-под двери,
Взглянули вы на нас, как на чужих.
Я знаю, что никто мне не поверит,
Но вы уже не числились в живых.

Мне позвонит одна из ваших бывших,
Что вас нашли висящим на ремне…

И что нам делать, вас любившим,
В пропахшей водкой тишине?

Есть зависть к тем, что умерли так рано,
В зените славы, в блеске красоты.

А жизнь всё капает из сломанного крана
В мерцающей вельветовой ночи.

Кольца Садового угрюмое ненастье
Обрушилось внезапно с облаков.
Её он держит крепко за запястье
В одном из прилегающих дворов.

Упрямых глаз бездонные глубины
Как омуты чернеют подо льдом.
Неловкий шаг – зелёная от тины,
Она всплывёт, отвергнутая дном.

Визг тормозов, сирены воют,
Ко лбу волос прилипли завитки.
Её у Склифосовского обмоют
И швы из шёлка разукрасят ей виски.

Воспоминания, как жгучие сапфиры,
Бушуют в аметистовой волне.
Судьба нас растранжирила по миру,
Вчера тебя я видела во сне.

Мы исчезаем гордо и степенно,
Не теребим гнедого старого узды.
Друг друга будем помнить непременно,
Мясницкую и Чистые пруды.

Девчонка в парусиновых туфлях
Осталась в этой жизни без присмотра.
Она мечтает вечно жить в стихах
И есть кусочки яблочного торта.

Её пальто запачкано бензином,
Одёжка выцвела, и вытерлось сукно…