Антон Дельвиг - А. А. Дельвиг. Сочинения

Еще до зелени полей

Весны певица в крае здешнем

Пленяет песнию своей.

20 января 1826

Во имя Феба и харит

Я твой альбом благословляю

И, по внушенью аонид,

Его судьбу предвозвещаю:

В нем перескажет дружба вновь

Все уверенья, все мечтанья,

И без намеренья любовь

Свои откроет ожиданья.

1824 или 1825

Друзья, друзья! я Нестор между вами,

По опыту веселый человек;

Я пью давно; пил с вашими отцами

В златые дни, в Екатеринин век.

И в нас душа кипела в ваши леты,

Как вы, за честь мы проливали кровь,

Вино, войну нам славили поэты,

Нам сладко пел Мелецкий про любовь!

Не кончен пир – а гости разошлися,

Допировать один остался я -

И что ж? ко мне вы, други, собралися,

Весельчаков бывалых сыновья!

Гляжу на вас: их лица с их улыбкой,

И тот же спор про жизнь и про вино,

И мнится мне, я полагал ошибкой,

Что и любовь забыта мной давно.

Соловей мой, соловей,

Голосистый соловей!

Ты куда, куда летишь,

Где всю ночку пропоешь?

Кто-то бедная, как я,

Ночь прослушает тебя,

Не смыкаючи очей,

Утопаючи в слезах?

Ты лети, мой соловей,

Хоть за тридевять земель,

Хоть за синие моря,

На чужие берега;

Побывай во всех странах,

В деревнях и в городах:

Не найти тебе нигде

Горемышнее меня.

У меня ли у младой

Дорог жемчуг на груди,

У меня ли у младой

Жар-колечко на руке,

У меня ли у младой

В сердце миленький дружок.

В день осенний на груди

Крупный жемчуг потускнел,

В зимню ночку на руке

Распаялося кольцо,

А как нынешней весной

Разлюбил меня милой.

Пела, пела пташечка

И затихла;

Знало сердце радости

И забыло.

Что, певунья пташечка,

Замолчала?

Как ты, сердце, сведалось

С черным горем?

Ах! убили пташечку

Злые вьюги;

Погубили молодца

Злые толки!

Полететь бы пташечке

К синю морю;

Убежать бы молодцу

В лес дремучий! -

На море валы шумят,

А не вьюги;

В лесе звери лютые,

Да не люди!

Я вечером с трубкой сидел у окна;

Печально глядела в окошко луна;

Я слышал: потоки шумели вдали;

Я видел: на холмы туманы легли.

В душе замутилось, я дико вздрогнул:

Я прошлое живо душой вспомянул!

В серебряном блеске вечерних лучей

Явилась мне Лила, веселье очей.

Как прежде, шепнула коварная мне:

"Быть вечно твоею клянуся луне".

Как прежде, за тучи луна уплыла,

И нас разлучила неверная мгла.

Из трубки я выдул сгоревший табак,

Вздохнул и на брови надвинул колпак.

1821 или 1822

Други, други! радость

Нам дана судьбой -

Пейте жизни сладость

Полною струей.

Прочь от нас печали,

Прочь толпа забот!

Юных увенчали

Бахус и Эрот.

Пусть трещат морозы,

Ветр свистит в окно -

Нам напомнит розы

С Мозеля вино.

Нас любовь лелеет,

Нас в младые дни,

Как весна, согреет

Поцелуй любви.

Между 1814 и 1817

О камены, камены всесильные!

Вы внушите мне песню унылую;

Вы взгляните: в слезах Аматузия,

Горько плачут амуры и грации.

Нет игривой собачки у Лидии,

Нет Амики, прекрасной и ласковой.

И Диана, завидуя Лидии,

Любовалась невольно Амикою.

Ах! она была краше, игривее

Резвых псов звероловицы Делии.

С ее шерстью пуховой и вьющейся

Лучший шелк Индостана и Персии

Не равнялся ни лоском, ни мягкостью.

Не делила Амика любви своей:

Нет! любила одну она Лидию;

И при ней не приближьтесь вы к Лидии

(Ах, и ревность была ей простительна!):

Она вскочит, залает и кинется,

Хоть на Марса иль Зевса могучего.

Вот как нежность владела Амикою,

И такой мы собачки лишилися!

Как на рок не роптать и не плакаться?

Семь уж люстров стихами жестокими

Бавий мучит граждан и властителей;

А она и пол-люстра, невинная!

Не была утешением Лидии.

Ты рыдай, ты рыдай, Аматузия,

Горько плачьте, амуры и грации!

Уж Амика ушла за Меркурием

За Коцит и за Лету печальную,

Невозвратно в обитель Аидову,

В те сады, где воробушек Лесбии

На руках у Катулла чиликает.

(Идиллия)

"Как! ты расплакался! слушать не хочешь и старого друга!

Страшное дело: Дафна тебе ни полслова не скажет,

Песень с тобой не поет, не пляшет, почти лишь не плачет.

Только что встретит насмешливый взор Ликорисы, и обе

Мигом краснеют, краснее вечерней зари перед вихрем!

Взрослый ребенок, стыдись! иль не знаешь седого сатира?

Кто же младенца тебя баловал? день целый, бывало,

Бедный, на холме сидишь ты один и смотришь за стадом:

Сердцем и сжалюсь я; старый, приду посмеяться с тобою,

В кости играя, поспорить, попеть на свирели. Что ж вышло?

Кто же, как ты, свирелью владеет и в кости играет?

Сам ты знаешь, никто. Из чьих ты корзинок плоды ел?

Всё из моих: я, жимолость тонкую сам выбирая,

Плел из нее их узорами с легкой, цветною соломой.

Пил молоко из моих же ты чаш и кувшинов: тыквы

Полные, словно широкие щеки младого сатира,

Я и сушил, и долбил, и на коже резал искусно

Грозды, цветы и образы сильных богов и героев.

Тоже никто не имел (могу похвалиться) подобных

Чаш и кувшинов и легких корзинок. Часто, бывало,

После оргий вакхальных другие сатиры спешили

Либо в пещеры свои, отдохнуть на душистых постелях,

Либо к рощам пугать и преследовать юных пастушек -

Я же к тебе приходил, и покой, и любовь забывая;

Пьяный, под песню твою плясал я с ученым козленком;

Резвый, на задних ногах выступал и прыгал неловко,

Тряс головой и на ррги мои и на бороду злился.

Ты задыхался от смеха веселого, слезы блестели

В ямках щечек надутых – и все забывалося горе.

Горе ж какое тогда у тебя, у младенца, бывало?

Тыкву мою разобьешь, изломаешь свирель, да и только.

Нынче ль тебя не утешу я? нынче ль оставлю? поверь мне,

Слезы утри! успокойся и старого друга послушай". -

Так престарелый сатир говорил молодому Микону,

В грусти безмолвной лежащему в темной каштановой роще.

К Дафне юный пастух разгорался в младенческом сердце

Пламенем первым и чистым: любил, и любил не напрасно.

Все до вчерашнего вечера счастье ему предвещало:

Дафна охотно плясала и пела с ним; даже однажды

Руку пожала ему и что-то такое шепнула

Тихо, но сладко, когда он сказал ей: "Люби меня, Дафна!"

Что же два вечера Дафна не та, не прежняя Дафна?

Только он к ней – она от него. Понятные взгляды,

Ласково-детские речи, улыбка сих уст пурпуровых,