Наталья Патрацкая - Стихотворения Часть 1

И дома против бед одену шоры,

А где-то уж растет спокойно рожь.

Вы извините мой строптивый нрав,

Я ревновала к маленькой кокотке,

И в глубине района и управ,

Я не была покладистой и кроткой.

Вы предпочли другую, не меня.

Быть может, и она была планктоном?

Года и ночи календарь менял,

А встречи откликались грустным стоном.

Когда проснусь, то вспоминаю Вас,

Когда засну, увижу Вас на фото.

Не думаю, что это только фарс,

И не сравню я Вас с любым и прочим.

Но облик Ваш на фото сберегу,

Он помогает в творческой работе,

И с Вами на одном я берегу.

Расцвел каштан, наверно быть субботе.

Суббота встреч поэтов, вот и все.

Я не приду, я больше не ревную.

Не верю или верю, это всем,

Не интересно. Как планктон дрейфую.

Нежнейшие иголки

играют на ветру,

они совсем не колки.

А рядом? Рядом пруд.

Как хочется затронуть

Иголки, шишки. Нет.

И сквер он тот же омут.

– Не тронь, – его ответ.

Пучками из иголок

Она вся по весне,

Как миллион приколок,

На ветках и везде.

Когда желтеет пихта,

то под ноги летят

Короткой стрижки вихры.

И к краю сквера в ряд.

Подстриженная пихта

Осеннею порой,

Как выпитая пинта,

Как юбки рваный крой.

Ох, какой Вы неласковый, милый!

Вы сегодня какой-то чужой.

Вы стоите у крепости виллы.

Неприветливость – это, что шок?

Ох, какой Вы не ласковый, милый!

Встрепенулись все ветви у клена,

А березка поникла главой.

Ох, какой Вы еще зеленый,

Хоть на вилле слывете главой.

Встрепенулись все ветви у клена.

Эти зданья, что Вас окружают,

Голубые лишь окна небес,

Здесь за шторами много решают,

Не обходится там без невест,

В этих зданьях, что Вас окружают.

Неприветливый Вы и ревнивый.

Мне скажите зачем? Почему?

Вы колючий и очень ранимый.

Вы все скажите сердцу, ему.

Неприветливый Вы и ревнивый.

Все же мне улыбнитесь немного,

Осветите собой небеса,

Мой любимый такой недотрога.

И на клене всплакнула роса.

Все же мне улыбнитесь немного…

Он человек, любимец нежных муз,

Он сам любил, не ждал чужих ответов,

Цилиндр он носил, а не картуз,

И принят был, конечно, в высшем свете.

Его стихи, поэмы, сказки – свет.

Да, свет, что излучает солнце.

Прозаик и мыслитель, и поэт,

И он всегда непонятый до донца.

Он мыслил, тоже, видимо, в стихах,

Он непонятен призрачным натурам,

И потому остался он в веках,

В застывших и прекраснейших скульптурах.

Так можно необъятное объять?

На это лишь способен чистый гений,

Он музой в высшей степени объят.

Он монастырь, из стихотворных келий!

Он человек, а может быть, и нет,

Порой мне не понять объем великий,

Что выдал в лучший мир один поэт,

А может в том объеме чьи-то блики?

Вентилятор дует нежно,

Очень душно без него,

Автор трудится прилежно,

И одет весьма легко.

Взрывы хохота тревожат

Запотевшее окно,

Капли дождика не вхожи

В наше каменное дно.

Дождик бешено, надрывно,

Вдруг колотит по стеклу,

С миром он дает обрывы,

В жуткий дождь глаз не сомкну.

Это все, за то, что было

Очень солнечно, тепло.

Было, было, грязь поплыла,

Но от сердца отлегло.

Воздух стал послушно влажный

И дыханье песнь поет,

Вентилятор хоть и важный,

Но он влажность не дает.

Глаза шафера, как мерцанье звезд,

Они охотно едут за мечтами.

В московских пробках многих он провез.

Дома. Дороги. Пассажиры – дамы.

И все же есть маяк его дорог,

Вернется вновь к нему его машина,

Так много лет, и это, видно, рок:

Между сердцами действует пружина.

Он завоюет ласку женских рук,

Ему прольются капли с полной чаши,

И дома он не вцепится в свой руль.

А чашка что? Ее любимый – чайник.

И вечный флирт – вечерняя мигрень,

Врачует все раскованность ладоней.

Колено – это что? Трамвайный рельс?

Но голос вновь волнуется и тонет.

А в голове сцепленье сильных рук,

Их плен так упоительно реален,

А стан все ближе, как надежный друг,

А поцелуй от чая: теплый, алый.

А вот сегодня я спокойна,

Пусть ты далек совсем, совсем.

И слышу стук ночных вагонов.

Дорог железных рядом семь.

Могу не ехать никуда я,

Вокзал и так невдалеке.

А кто-то в поезде гадает,

А кто-то едет налегке.

И летней ночью нет окошек,

Открыты настежь, тьма, огни.

Спокойно летом спят и кошки,

И тишина, они одни.

И если ласки слишком часты,

Как солнцепек они нужны.

Любви порыв, друзей участье,

Все если в меру, не страшны.

Все улетело в тьму ночную,

Осталась трепетная тишь.

Я по мечтам своим кочую,

Спокойна я, а ты не спишь.

Я оставляю мир сиюминутный,

И ухожу навстречу тех веков,

Где был народ возможно даже смутный,

Но без каких бы не было оков.

Жила и я во всех веках когда-то,

Пройду их быстро с помощью страниц,

Мне безразличны часто книги даты,

Я еду по векам и без возниц.

То окунусь в пещеры и ущелья,

То посмотрю в субтропиках леса,

То с древними кочую по кочевьям,

То в тундру забегу на пол часа.

То вдруг пройду я Арктику и тундру,

То в Англии останусь на часок.

Все хвать грим, немного даже пудры,

Я ухожу в действительность, дружок.

Действительность моя -

сплошные книги,

Стихи, стихи, стихи за рядом ряд,

И в них закладки. Словно бы вязига,

Хотя читаю все почти подряд.

Среди лесов есть редкие просторы

Где только речка, берег, бастион.

Здесь ветры на свободе, ураганы,

И там, где бастион, встречает он.

Есть в этих встречах редкое везенье,

Когда мы с разных мест спешим в одно,

Его я не увижу в воскресенье.

Коль я не с ним – в его глазах темно.

Какая-то нелепая влюбленность,

Проходит затаенно – так года.

Все без касаний, словно накаленность,

Исчезнет, прикасаясь – навсегда.

И это состояние нетленно.

Влюбленность мимолетная легка.

Он взглядом не касается колена,

Не упадет на грудь его рука.

Все точно заколдовано: "Так надо".

И быть красивой надо и всегда.

Коль солнце заглянуло нам в пенаты,

Он мимо пробегает, как вода.

Он тридцать раз за два часа прошелся

Вокруг меня. А может не меня?

А может мимо плеч, что греет солнце?

А может что-то сам в себе менял?

Мне опять немного повезло:

Я смотрю с гранитного балкона,

Рядом пруд и воду бьет весло.