Любовь Звягинцева - Ищу повод жить (сборник)

Внезапно перед ней образовалась растерянная Варвара… Аня тут же отвлеклась от себя и сочувственно кинулась к ней:

– Ну, как ты?

– Стыдно сознаться, но в отличном порядке… А что я плохого сделала? Никто не помер. Я, Богу жива-здорова, зрители тоже не пострадали… наоборот, повеселились, что очень полезно для здоровья. Вот тебя, правда, кинула… Прости меня, поганку! (Варвара положила свою ладонищу на худенькое плечико Ани.) Но сыграла ты шедевренно! Меня даже мороз пробрал! Представляешь? Меня! Я чуть в трусы не пискнула.

На ресничках Ани задрожали прозрачные бисеринки. И она заплакала.

– Ты что? – удивилась Варвара, округлив глаза до уровня блюдец. – Из-за Марусёва, что ль? Так он же гнида, а гниды давить надо… презрением. И всех таких же, как он.

– Варька! – прошептала сквозь слёзы усталости Аня. – Спасибо тебе.

– За что?

– Если б ты не ушла со сцены, я бы, наверно, навсегда осталась трусихой. Ты меня… как будто «плавать научила».

– Неужели?! – воскликнула Варвара. – Тогда всегда к твоим услугам! (И она «шаркнула» реверансом.) А если серьёзно… Ань, ты… настоящая подруга.

Наутро, проходя в вестибюле мимо зеркала, около которого был «пост» Марусёва, Аня не полетела стрелой, как обычно, а наоборот – замедлила шаг…

Марусёв молча смотрел на Аню. Аня молча смотрела на Марусёва.

«А он не такой уж и красавец, – с удивлением обнаружила Аня, – щеголь, одетый маменькой по блату в местном универмаге».

Затем, подойдя к зеркалу, впервые, не боясь себя, посмотрелась в него:

«А я, между прочим, ничего! Вот только стрижку надо другую, помоднее».

Злой рок Марусёва испарился из её сознания, страх был уничтожен. Поздравив себя с очередной победой, Аня уверенно и спокойно зашагала прочь от своего «тёмного» прошлого.

«А она ничего…», – шевельнулось что-то непривычно тёплое в душе Марусёва.

Наступал 1966 год. Аня не знала, какие испытания ждут её впереди, но она точно знала, как будет поступать в трудную минуту.

– Ну что, дорогие мои! – Ольга Николаевна (методист физмат факультета) окинула аудиторию весьма многозначительным взглядом. – Завтра последний госэкзамен!

Можно сказать, финишная ленточка замаячила.

– По-рвём! – громко пробасил студент Липатов.

Ряды заочников оживились.

– Липатов у нас специалист по финишным ленточкам!

– Первый рвач!

– А ещё он специалист по «шпорам»!

– Насчёт шпаргалок разговор будет отдельный, – строго прервала Ольга Николаевна. – А сейчас не об этом. Конечно, я надеюсь, что завтра всё пройдёт благополучно. И Новый год будете встречать с дипломами. Но! Есть одно «НО»…

– И что это за «но»? – настороженно спросил кто-то.

Ольга Николаевна сделала внушительную паузу и таинственно произнесла:

– Ноябрьский пленум.

Все удивлённо притихли. Первым «опомнился» Липатов:

– Вот тебе, бабушка, и ноябрьский пленум!

Все засмеялись.

– А вот смеяться не надо! – строго приказала Ольга Николаевна. – Всё гораздо серьёзнее, чем вы думаете. Пришло распоряжение!

Собрание насторожилось.

– Необходимо отразить решения ноябрьского пленума на экзамене!

– Чего? Чего? – послышалось со всех сторон.

– Как это отразить?

– А вот «как отразить», – вздохнула методист, – мы сейчас должны подумать. И чтоб комиссия не придралась.

По аудитории покатился недовольный ропот:

– Мы же математику сдавать будем, а не историю…

– Действительно! Матанализ и пленум… Что между ними общего?

– Не знаю, – вздохнула методист, – вот давайте думать.

– А я знаю! – выкрикнул Липатов. – Прежде чем отвечать по билету, предлагаю начать так: «Ознакомившись с решениями пленума, я усиленно начал учить матанализ, чтобы…»

– Ага! Получается, что до пленума ты дурака валял! – прервала Липатова Ольга Николаевна.

По аудитории рассыпался весёлый смех.

– Пожалуйста! – не сдавался Липатов. – Можно и так: «Благодаря пленумам, в частности, ноябрьскому, мы, простые заочники, получаем высшее образование, причём, не хуже очников…»

– Хватит умничать, Липатов! – рассердилась методист. – Городишь чушь несусветную!

– А что? Разве не так?! – удивился Липатов.

– Ох, договорюсь я с вами, – спохватилась Ольга Николаевна, – не сносить мне головы.

– Да что мы головы-то ломаем! Надо повесить плакат с текстом: «Решения пленума претворим в жизнь!», – раздалось среди общего гула.

– Кто? Кто это сказал? – ухватилась за услышанное Ольга Николаевна.

Я, смутилась Чукина Аня.

– Молодец, Чукина! – похвалила методист. – Вот это дельное предложение.

– Чукина! Нуты гений! Нуты голова! – одобрительно загудело собрание.

– Да причём здесь гений?! Эти призывы развешены во всех общественных местах! – начала оправдываться Аня.

– Что-то в нашем общественном туалете я такого призыва не видел, – возразил Липатов.

Тут же посыпались остроты:

– Дурачок! Разве в туалете во время позывов до призывов?! Поэтому их там и не вешают!

– Даже если и повесить… его же разорвут на клочки!

– Естественно! Туалетную-то бумагу достать целая проблема!

Аудитория разразилась дружным гоготом.

– Прекратить немедленно! – возмутилась методист. – Ох, попадёт мне из-за вас!

Дверь внезапно распахнулась, и на пороге возник декан факультета. Все притихли.

– По какому поводу веселье? – жёстко спросил он.

– Да вот собрание проводим. Завтра последний госэкзамен, – заискивающе проговорила Ольга Николаевна.

– Это так Вы настраиваете студентов на серьёзный лад? – укорил её декан. – Хохот стоит на весь институт.

– Да мы смеёмся на нервной почве, – вступился за методиста Липатов. – От страха. Перед завтрашним днём.

Декан помолчал, как бы осмысливая услышанное, а затем назидательно сказал:

– У нас страха перед будущим быть не должно! Продолжайте собрание. Но… смех прекратить!

И вышел.

– Я же имел в виду завтрашний экзамен, а он чего подумал? – вслух начал размышлять Липатов, но методист прервала его «размышлизмы»:

– Хватит философствовать! Лучше давайте подумаем, куда мы повесим плакат.

– А чего тут думать? Повесим на стенку, над портретами великих математиков, – предложил неутомимый Липатов. – Другого места всё равно нет.

Все оглянулись назад и стали дружно рассматривать портреты.

– Чушь какая-то получается, – задумчиво сказал кто-то.

– И причём юмористическая! Вверху плакат, а под ним Эйлер, Коши…

– И получается как будто онибудут претворять решения пленума в жизнь! – продолжила логическую нить методист.

– Действительно, – расстроился Липатов (ему даже показалось, что Лейбниц недовольно поморщился). – Никто из них и слова-то такого не знал… «пленум».