Галина Рымбу - Жизнь в пространстве (сборник)

рот – шире ворот речи
живот живет своей жизнью

все стало сильнее, строже,
как будто бы пишется сообщение
(«одно значение»)

она наблюдает, как он становится ей…
когда она взяла ее за плечи
в белой траве, она еще была «им», но двигалась на мне, как «она»…
пусть эти двое
беседовать продолжают над гетеротопией взорванных построений,
пока она\он лежит в комнате, отражая закон…
проводится длительное собеседование о причине границ…

проблема в самом
соотношении частей на отсутствующем целом; зрение вырвано в его
продление только вовнутрь
(«способы организации материи»)

тучи ночных
сообществ висят над бочками, раскинуты во все стороны старые
лестницы, между ними – огонь восприятия;
изменяя границы сухого тела, время земли
(«время земли»)

жизнь в ограниченном пространстве. так, что недостоверно любое
пространство; под мусорным куполом быстрые перемещения
в поисках белой еды; перевернутый грузовик с продуктами, дождь,
потоки грязи, сбивающие с ног, вывеска сбитыми символами о том,
что было сохранено: то, что описывало, окружало ситуацию еще до
слов. между отсутствием и проявлением – связки серого времени

что-то вроде скульптуры знания с лицом, преображенным внутренним
взрывом; бочки с водой на охраняемой станции иссякающего
состояния; знаковая торговля от камня к камню, но уже не в уме: тот
сам, освобожденный от знака, к теплому льнет животному; круглый
свет постепенного тела и утро касания в столпотворении форм,
когда камера в каплях лица обнимает иссеченное место

сознание вчерчивается в глубину состояния, в стену осоки над
промышленным озером; толкование размещает дом на краю района,
вызывая лифт тела в шахту представления. глубина малого места.
держась за занавеску. интерфейс в стачке с потерянным временем,
промышленный череп, поднятый над домом, раскрытые половицы;
она продолжает говорить по телефону и собирать вещи девушки ,
он затемнен – ближе к стене

невозможно все свести только к динамике поверхности, динамике
становления: когда она переходит к ней и от нее к нему, «любое
изменение требует наличия определенного невыраженного избытка
или осадка, какой-то нереляционной части объектов, позволяющих им
входить в новые отношения»; в республике серого света терроризм
в ритуальности торгового центра, в костюме найк, в медицине и
технологиях; таяние границы между телом и средой,
когда оглядываешься на себя в ней

мертвые деньги. живое пиво. и завод гудит без людей, как раньше,
обнимаясь с пространством, а люди текут в изваяниях камер, понятых
без пространства. купола лишенных жизни растений и трубки ночных
цветов, срубленных где-то за городом. забастовка фур вдоль трассы и
зеленый дым от них. знак разрушенной фабрики и ночной фермы
скрипучий крик. мужчины в больничных масках, облокотившись
на фуру, смотрят как падает ее тело. когда она взяла ее за плечи
в белой траве, она еще была «им», но двигалась на мне, как «она»,
и коридоры камер лица соединялись над нами

снова движенье прибито к земле, и пьет свой старый напиток владыка-
рабочий в глубине ледника. черное солнце горы спускается в ящик
припадка. чувствуешь, как останки травы обнимают лицо. холодные
камеры в каплях лица, которые смотрят, как в другой глубине он
становится ей, становится столпотворением, ночной органикой
перехода под безлюдным знаком ножа. в открытом пространстве,
врезаясь в границы, освещенные холодным сиянием соединений
мелких животных, она наблюдает, как он становится ей;
и пустыня противодействия одолевает его спящее тело

между отсутствием и проявлением связки серого времени. то,
что произошло позже – книга любящих, сделанная из плазмы, танкер,
поднятый над водой, и компьютер из бьющихся рыб. пусть эти двое
беседовать продолжают над гетеротопией взорванных построений,
пока она\он лежит в комнате, отражая закон, а другие в землю и камни
отгружают тела за пределами города; это книга, и ты не смотришь
туда, в ее сторону, в ее плазму и влагу, прекращенным мышлением
пересекая пустыню знака, видя, как становятся они, она
на иссякающую поверхность, в пламенный промежуток

получив приглашение, они пришли, не уверенные до конца
в существовании хозяев этого места. поднимая узлы животных
и личных вещей над скрытой колонией, они шли, огибая лес растерянных сооружений;
на стоянке она трогала книгу, еще оставаясь
им, а он шел с ними, еще оставаясь инструментом, голодом миграции в
ожидании места, которое когда-нибудь настигнет их, лежащих
в иссякающем пространстве с разряженными мобильниками старого
образца, покрытых светом ночных насекомых, цыганским огнем;
стать ей, стать странной машиной, не расположенной в
пространстве страны , – так думал он, отдыхая в яме под гамбургом,
закрывая руками от летящих сверху горстей земли камеру в каплях
лица. стать влажной, огнем миграции