Борис Марковский - «Я напишу еще одну строку…» Избранное

Но если спросят: «О чём
вы пишете?» – что ответить?
О чем говорит ветер
вон там, у дороги, с кустом?

Эти давние запахи,
эти губы припухшие,
и упавшие запонки,
как у древних – оружие.

И метель, что за окнами
обрастает сугробами.
Приоткрылись и дрогнули
ваши губы: «Попробуем…»

Ну давайте попробуем,
всё, что было – забудется.
Голубыми сугробами
пусть уляжется улица.

Пусть навалится мамонтом
ночь немыслимо нежная…
Все равно мы обмануты,
все равно без надежды мы.

И свеча догоревшая,
и вино недопитое…
Вы красивая, прежняя,
только больно, обидно вам.

Только слезы ненужные
по щекам вашим катятся,
две большие жемчужины —
или мне только кажется,

или снится мне всё это:
ваших губ очертания,
ваши дивные волосы,
ваше злое отчаянье.

Позабытые запахи,
дорогие, ненужные,
и упавшие запонки —
две большие жемчужины.

Вот, кажется, осилил ремесло.
Никто не застрахован от ошибок.
Живу без отличительных нашивок,
в карманах пусто, на душе светло.

Вот, кажется, и молодость прошла…
Чего же им, проклятым, не хватает,
моим стихам, что словно свечи тают,
едва их убираю со стола?

Я поселю тебя в стихотворенье,
здесь будет всё не так, как у людей.
Ты улыбнешься выдумке моей,
напомнишь мне о вечности, о тленье

и скажешь так, задумчиво тиха:
«Ну что ж, квартирный разрешен вопрос.
Да, я согласна жить в твоих стихах…
Вот только мы опять без папирос».

Давно так плодотворно не молчалось.
Уж, думал, не отважусь, а пришлось…
Как старый плащ, отброшенная злость,
да за полночь стихи, казалось, малость,
да крепкий чай, да запоздалый гость…
Ах, если бы и ты тогда осталась!

Прощай, расшатанный покой.
Пока, как окрик за трамваем,
пока, как всплеск волны скупой,
мимо копеечного рая,

мимо простуженной листвы —
как кисти рук скрестятся ветки,
сомкнутся каменные львы,
сойдутся лестничные клетки…

Калитки скомканная тень,
листвы споткнувшейся смущенье,
и я, как чье-то порученье,
вычеркиваю новый день.

Две параллельные прямые,
из детства в будущее след.
Пятнадцать пролетело лет
с тех пор, как мы лыжню прямили.

Случайно купленный билет
не вы ль, случайно, обронили?
Две параллельные прямые.
Снежинок тоненький балет.

У судьбы неразборчивый почерк,
и попробуй поди разбери,
черт ли с ведьмой в камине хохочет,
то ли это проделки зари,

то ли это сентябрь за холмами
куролесит всю ночь напролет,
то ли просто пришли за стихами
и в оконный стучат переплет.

Здравствуй, юность моя безоглядная!
Снегу, снегу-то намело…
Жизнь свою достаю и разглядываю,
как последний пятак на метро.

Олененок, свирель, Алие́!
Оглянусь – никого, только – имя…
Посмотрела глазами моими,
так уже не глядят на земле.
Та же черная, черная бровь,
та же дерзкая кровь, те же складки
возле рта, тот же взгляд – кровь за кровь! —
мы еще наиграемся в прятки.
Мы еще повоюем с тобой.
Ты забудешь свою осторожность,
станешь мне путеводной звездой,
а иначе – зачем я художник?
И одна по плохой мостовой
под янтарным дождем, как в тумане,
ты еще побредешь, ангел мой,
вдаль за вереском воспоминаний.

Строки стремительная ересь,
фонем пугающая вязь,
скажи, откуда ты взялась,
в какой тоске удостоверясь
и с временем нарушив связь?

Скажи, откуда ты пришла,
руки язвительная сила?
Два берега соединила,
а оказалось: два крыла.

Два берега, две борозды,
два сердца, два стихотворенья…
Девятым валом вдохновенья
взлетев до утренней звезды.

Опять один, как ветер в поле…
Как в продуктовый магазин,
вдруг забреду к Марине Доле,
когда накатывает сплин.

В дому царит неразбериха,
и две собаки – на софе,
всё это отразилось лихо
в ее неряшливой строфе.

Гитары жертвенные звуки
и будто бы исподтишка,
в двух миллиметрах от разлуки
бежит по клавишам рука…

И чту ей чей-то профиль важный,
пожатие чужой руки.
Неразбериха. Сор бумажный.
Черновики… черновики.

Подожди, слова придут потом.
Нежность – удивительное слово.
Слишком поздно пересохшим ртом
«Я люблю тебя», – шепчу я снова.

Слишком поздно встретилась ты мне.
Вот стою и вижу, как в тумане:
то ли свет горит в твоем окне,
то ли это – свет воспоминаний.

Прохладный белый звонкий лист
Бумаги,
В нем только что переплелись
Ручьи, овраги,

И чьи-то руки, и стихи,
И чьи-то встречи,
Как ласточки из-под стрехи —
Из русской речи.

И этот город за окном,
И сон окраин,
Где каждый камень мне знаком,
Где каждый камень,

Где каждый придорожный куст,
Предвидя старость,
Готов произнести строку,
Чтоб та осталась.

Оттолкнусь от поручней рукой,
пропущу грохочущий состав
и замру у старого моста,
выпрямившегося над рекой.

Жизнь – испепеляющий костер.
Но сгорая, падая, любя,
я как в храм, как в дымчатый костел
и как в музыку вступал в тебя.

…Где над головами прихожан
в сокрушительной, как вихрь, тоске
изъясняется с толпой орган
на неведомом ей языке.

Смотрю на портрет: высок, скуласт,
громадная рана рта…
Поэт? Художник? Скорее – гимнаст,
прыгающий с моста.

Жду. Уверен: заговорит,
сбросит с себя медь,
он, одолевший столько рифм,
а тут – какая-то смерть.

И вот, отодвинув ногою стул,
перечеркнув коридор,
помедлив немного, он такое загнул,
слушаю до сих пор: