Анастасия Нестерова - Не уходи из-под ног, земля

Замри, как в далёком детстве, когда волновалось море
И штиль превращался в бурю – ты помнишь? – на «раз-два-три».
И в радостном детском хоре, как истина в долгом споре,
Рождалось простое слово –
«Замри»…

Замри. Пусть порою сложно бывает остановиться,
Прислушавшись к песне ветра, вглядевшись в глаза зари…
Но всё-таки постарайся отвлечься от мыслей разных,
Хотя бы на миг короткий
Замри.

Замри, как в далёком детстве, когда мы иными были,
Когда мир казался ярким, как мыльные пузыри,
Когда мы могли услышать, как ветер листву колышет
И шепчет, срывая голос:
«Замри…»

Ты помнишь? – в далёком детстве, когда волновалось море,
Мы штиль превращали в бурю так просто – на «раз-два-три»…
В ту пору от взгляда злого всех нас укрывало слово,
Звучащее, как молитва –
«Замри».

Время наденет стерильный халат, вымоет с мылом руки…
Толстые стены больничных палат не пропускают звуки.
В этих стенах «на отшибе» живут чьи-то сердца-калеки –
Те, что поныне не смог исцелить этот никчёмный лекарь.

Время, откашлявшись, скроет лицо за медицинской маской…
Время способно, пожалуй, на всё, только, увы, не властно
Из искалеченных чьих-то сердец вытравить боль навеки.
Время всесильно. Но всё же, оно – самый беспутный лекарь.

Время накинет стерильный халат на налитые плечи,
И, вдоль нестройного ряда палат тихо пройдясь под вечер,
Ложной надежды зажжёт огонёк в чьих-то сердцах-калеках…
Время мудрее всех нас. Но оно – самый бездарный лекарь.

У Герды и Кая одно на двоих детство,
Одна на двоих боль и одно счастье,
Но как быть счастливым, когда, словно кол, в сердце
Вонзается лёд и мальчишеский взор застит?

Ему безразличны и чужды её слёзы,
И милый румянец щёк не зажжёт искры
В его голубых глазах, в коих лишь звёзды
Колючей гирляндой на глади небес виснут…

Любые попытки его отогреть тщетны.
Смотря на неё до обидного бесстрастно
Он в сердце своём льдинку – мелкую, как щепка –
Лелеет (и кажется, будто вполне счастлив).

Она понимает, что внешне он всё тот же –
Её до безумия близкий, смешной мальчик.
Но, чувствуя мертвенный холод его кожи,
С трудом подавляет в груди обертон плача…

У Герды и Кая одна на двоих Вечность –
Та самая, что состоит изо льда, только
Она не дарует им звёзд на Пути Млечном,
А топит их чуткие души в снегах колких.

Она понимает, что внешне он всё тот же,
Хоть взор его и до обидного бесстрастен.
Для них предначертаны лёгкой рукой Божьей
Одна на двоих боль и одно счастье.

Скомкан и выброшен в мусорку полдень
(Может быть, и зазря…),
Время бросает на радиоволны
Радиоякоря;
Пламенный воздух густеет и стынет –
Лето идёт на спад,
И по асфальту ступнями босыми
Шаркает листопад.
Ты улыбнёшься, накинув на плечи
Старенький жёлтый плащ
И поспешишь листопаду навстречу,
(Боже, какая блажь!)
Негу притихшего парка нарушив
Цоканьем каблуков…
Ветер не студит, а кутает душу
В кружево облаков,
Оберегая от ранней прохлады
И от дурной молвы
Ваш сумасбродный союз с листопадом
Шорохами листвы.

Не уходи из-под ног, земля,
Гулко разверзнувшись напоказ.
Я не могу начинать с нуля
Жизнь в триста двадцать какой-то раз.
Пусть оглушает кварталов шум
И угасают огни, суля
Мне беспросветный мрак. Но прошу,
Не уходи из-под ног, земля!

Не становись кабалой, рассвет,
Полуслепую меня не жги
Красным лучом. Для меня что свет,
Что темнота – всё одно. Ни зги
Я не могу разглядеть. И твой
Каждый приход для меня – как казнь…
Будь чем угодно, но кабалой
Не становись даже напоказ…

Не превращайся в гранит, душа,
Ты ведь и так чересчур черства…
Сложно решиться на новый шаг
К свету. И сложно найти слова,
Чтобы помочь тебе вновь ожить,
В тысячный раз научив дышать.
Нитями раны свои зашив,
Не превращайся в гранит, душа…

Не отвернись от меня, Господь!
Знаю, что много грехов за мной –
Ими испачкавшуюся плоть
Я никогда не отмою, но
Тех испытаний, что шлёт судьба
Мне в одиночку не побороть.
Я не железная. Я слаба.
Не отвернись от меня, Господь…

Под полинявшим от времени зонтиком
Жмутся друг к другу слова-беспризорники.
Видишь? – их тонкие крылья с заплатками
Мокнут и пачкаются под осадками.

И, неприкаянно, будто бы призраки,
Ищут слова хоть какие-то признаки
Жизни в лице, промелькнувшем нечаянно
В спешке минут, в хороводе случайностей.

Всё здесь случайно и непредсказуемо,
В воздухе запах дождя и безумия,
А под промокшим насквозь старым зонтиком
Бродят по лужам слова-беспризорники.

В них, недосказанных и недописанных,
Переплетаются правда и вымысел –
Нитями яркими, вспышками краткими –
Словно узоры на крыльях с заплатками.

Под полинявшим от времени зонтиком
На ночь укрылись слова-беспризорники,
Чтобы успели как следует высохнуть
Крылья с узором из правды и вымысла.

И заплакать бы, да в глазах горячо и сухо,
Будто сердце зацементировалось, застыло.
Каждый день зарекаешься, глупая, верить слухам,
На нелепые оправдания тратишь силы…

И вдохнуть бы, да отчего-то густеет воздух,
Становясь для тебя немыслимо ядовитым…
Каждый день, выходя на балкон, ты считаешь звёзды,
Ту единственную боясь упустить из вида.

Смотришь ввысь – след её простыл. Только мгла ночная
Жжёт глаза, методично в них насыпая перца.
Не ищи в небесах её, глупая… Ты ведь знаешь,
Что она обрела приют у тебя под сердцем,

И пульсирует – слышишь? – мелкой и частой дробью;
Как заботливый лекарь, наносит бальзам на раны,
Отмывает твоё нутро от засохшей крови
Светом, льющимся, как вода, сквозь вуаль тумана.

И беречь бы тебе её, как зеницу ока,
Укрывая от ветра и от недобрых взглядов,
Точно так же, как ночь фиолетовой поволокой
Укрывает дома, переулки и автострады.

Попытайся вдохнуть полной грудью остывший воздух
И живи, каждый выдох и вдох измеряя в герцах;
Ведь когда поутру угасают на небе звёзды,
Продолжает светить та, что у тебя под сердцем.