Анна-Мария Туомонен - Начало

И ветер рамами гремел,
И солнце в стекла било,
И снег настойчиво белел
В окно мое настилом

(Какой прелестный оккупант!).
Уже неоднократно
То как нарцисс – заморский франт
С усмешкой неприятной,

То с возведеньем в абсолют
И обожанья вглядом
Глядит на теплый мой уют
Дух Улицы, что рядом.

Ее глаза горят огнем
Фонарного искусства,
В ней сотня лиц и сто имен,
Как сто оттенков чувства!

Она скользит между домов,
Влечет в свои глубины,
Обрывки склеивая слов
В прекрасные картины!
В ней бьется полдень, вьется ночь,
Шурша по крыши скатам,
И я не в силах превозмочь
Подобные накатам

Призывы Улицы. Она
Глядит сквозь занавески,
Глядит глазищами без дна,
Глядит совсем по-детски.

И ветер рамами гремел,
И солнце в стекла било,
И снег настойчиво белел
В окно мое настилом;

Бывало, грусть свое брала,
Бывало, смех резвился,
Но Улица всегда была,
Влетая, точно птица.

Этот Голос дышал серебром,
То со страстью, то с полуленью,
Превращаясь затем в фантом
И скользя за мной мягкой тенью;

Обволакивал мысль, как шелк,
Расцветая на ней бутоном,
Расходился в душе – не молк —
Послевкусием, полутоном.

Этот Голос был как набат
И при этом как флейта феи!
Подарил Его Ленинград,
И с тех пор Он над миром реет.

Медленно тая, ты непобедима,
Хрупкая искра, влекущая душу,
Словно бы в море необозримом
Вдруг отыскавшая твердую сушу.

Сколько в тебе и надежды, и силы,
Будто судьба над тобою не властна!
Сколько молитв к Небесам ты взносила!
Ты не погасла! Нет, ты не погасла!

Вновь зародишься на чьей-то ладони,
Вновь задрожишь, чтоб согреть чье-то сердце!
Да, ты не солнце, что на небосклоне:
В звездной плеяде тебе не вертеться.

В том-то и важность, вот в чем твое чудо:
Ты ВОПРЕКИ появляешься, словно
Смелость, уверенность из ниоткуда,
Что под ногами по-прежнему ровно.

Цепко держись за фитиль жизни ради!
Ты и нема, и прекрасна до крика!
Ты не уступишь ни мига, ни пяди;
Пусть не всесильна, но как же велика!

С дрожью склонюсь над твоею Вселенной.
Ей суждено бесконечно рождаться,
Незаменимой быть, и незабвенной,
И не дающей рукам опускаться.

Удивительно легок день,
Удивительно чисто небо,
Удивительно хрупка тень,
Удивительно сладка нега.

Удивительно ярок мир!
Он – дурманяще-взбудоражен!
Вдох – витающий эликсир,
Что течет из небесных скважин;

Легкомысленен он и скор,
Он стремителен, неосторожен!
А в глазах у людей костер
Лихорадкой весенней сложен!

По бульварам текут цветы,
Превращаясь в эфира струи;
Человеческих чувств мосты
Соединяются! Сняты сбруи

С душ, уставших тянуть соху,
С шей, волочащих упряжь в мыле.
Смех взрывается наверху,
Расплескавшись вокруг на мили.

На улыбки разбившись, он
Разбегается по округе,
Разгоняет смурных ворон,
Уцепившись за крыши флюгер,

Растоптав серых будней строй.
Он как свежий глоток средь дыма,
Он как луч сквозь туман густой,
Что упал под сапог пилигрима,

Освещая собой тропу.
Новорожденный смех меж нами,
Ни во что не обув стопу,
Просочился. И площадями,

И аллеями он проник
В каждый взгляд, бесшабашно-пестрый,
Превращаясь в нем в птичий крик,
В зеленеющий перекресток,

В городской оживленный шум,
И в цветы, что благоухают,
И в ручьи, что звенят без дум,
В звезды, что по ночам сияют,

В океанской волны накат,
В сад вишневый со старой лавкой,
В фонарей петербуржских ряд,
В луг, поросший щекотной травкой.

Мир, в котором живем все мы,
Смех наполнит бесценной сутью,
Пробуждающий смех весны,
Не напоенный злобы ртутью.

Все проходит, и ты пройдешь:
Хлопнешь дверью – и в улицы, мимо…
Ничего ты с собой не возьмешь,
Лишь желание быть любимым.

Все проходит, пройду и я,
Как века под полуденным зноем.
Уж оборваны все якоря,
Все из трюмов плывет за кормою,

И несется корабль ввысь,
И моря до смешного мелки.
Весла бросились в скорую рысь,
Умертвив вечный тик у стрелки.

Все проходит, пройдем и мы,
Позади оставляя мили;
Будем снова желать весны,
Будем жаждать, чтоб нас любили.