Николай Малышев - В закоулках ушедшей эпохи

Просторные лежат снега в отчизне,

Среди лесов широкие поля,

И думается: нет предела жизни,

Жить хорошо – и это знаю я.

Спокойные в полях мерцают дали,

Когда луна, когда сухой мороз.

И этот вид, как должно,

чуть печален,

Но только чуть, а вовсе не до слёз.

Вон там огни далекого селенья,

Где жители в своих делах мудры -

Они не знают праздности и лени,

Не грезят про заумные миры.

Они работают.

Для них земля надежна.

Им время есть. И думы их просты.

Да по-иному им и невозможно -

Земля не терпит лжи и суеты.

И вижу я, чем взгляд уходит дальше,

Тем дальше мысль в глубины бытия,

И если нет в душе ни зла, ни фальши,

Жить хорошо – и это знаю я.

У каждого в памяти что-то свое -

Различные точки отсчета…

Душистое поутру в поле жнивье,

Автобус у поворота,

Обильная к встрече для гостя еда,

Река с окунями и щукой…

Пожарищем вылизало навсегда

Деревню. Ни взгляда, ни звука.

И по миру тихо ушли старики,

Покрылась бурьяном дорога…

Но с лыком в строку:

кабаки, бардаки -

Не ладится что-то у Бога.

Блаженны, которых лишил Он ума.

А в разуме много ли толку?!

От века в России то мор, то чума,

То царь, а то из лесу волки…

Казалось, что лето уже не придёт,

Весна уступала морозам,

Студёное солнце наметилось вброд

Скользить за окном по берёзам.

О, как это было сегодня давно -

Надежды и сны остывали,

Подглядывать утро училось в окно,

В углах тараканы сновали.

Пустой холодильник напрасно урчал,

Урчал, ему вторя, желудок.

Я снова проснулся в начале начал,

Не зная, куда и откуда.

Меня пригвоздило молчание стен,

Как будто я ночью стрелялся.

Наверно, я ждал для себя перемен,

Возможно, я их не дождался.

Но, собственно, кто я такой на земле -

Рассчитывать на перемены?

Недвижимы рукописи в столе,

Однако пульсируют вены.

И вот уж ещё одна ночь позади,

Хорошая или плохая,

И день, поселившийся на день в груди,

Я вновь вознесу и охаю.

Я буду искать продолженье себя,

Свои тупики сортируя,

Не сбросив, но в клочья растеребя

Намерений прежнюю сбрую.

Запутаюсь и заплутаюсь опять,

Измотанный к вечеру в лоскут,

Но в сон погружаясь

и дёрнувшись вспять,

Нащупаю света полоску.

Я к ней потянусь и увижу в окне -

За ним происходит движенье, -

Что лето наступит, что дело к весне,

Ко всяческому продолженью.

Когда в квартире всё наперекос,

Еда худая, мебель из опилок,

Вопрос мудрён, ответ, однако, прост:

Ослаб наш лоб, зато окреп затылок.

На нём удобно держится хомут,

И сколько нам на холку не навьючат,

Кто правит – прав, пускай порою крут,

Спасибо и за то, что жизни учит.

И мы умнеем с горем пополам,

И бытия не называем горем.

Глотнув вина, смелеем по углам,

И о свободе меж собою спорим.

И будем спорить год, и век, и два;

Но всё равно – на всех её не хватит.

Ну а когда опухнет голова,

Мы переляжем с печи на полати.

А поутру опять впряжёмся в воз,

И напрягаться не найдём посылок.

Вот потому-то всё наперекос,

Еда худая, мебель из опилок.

В левом боку стучит календарь,

Иногда болит, но нечего плакать -

И семьдесят лет назад был февраль,

Посмотришь вперёд –

всё равно ты лапоть.

Нет звонков на сотовый телефон.

И слава Богу, и не звоните,

Не нарушайте прекрасный сон

Поковыряться в своём корыте.

Мы уже нахлебались тюремных щей

С тридцать седьмого года,

И почти не вычесать сексотов и вшей

Из нашего народа.

Вот и приходится зачастую молчать

И жить в одиночку,

Не то прилепят каинову печать,

И даже могу поставить точку.

А как ещё хочется пожить,

Увидеть, что будет завтра.

Но склочными бабами

становятся мужи

И делают мир дешёвым театром.

Одни только дети честны и прямы,

Если не стаей.

Но нельзя же всю жизнь

петь псалмы,

Свои пороки листая.

Мне и так плохо, когда нет сигарет,

А без них не пишется до икоты.

Но хочется оставить какой-то след

С пятницы на субботу.

Что нас на этой земле бережёт

В дни непогоды?

Более прочего мучит и жжёт

Тема свободы.

Если подумать, совсем не важна

Тема наживы.

К жизни она не добавит звена

Зря ли мы живы?

Зря ли дерёмся не каждом шагу

Жизни в угоду?

Так ли, не так ли, но все мы в долгу

Темы свободы.

Неповоротливы с носа до пят,

По уши в дряни,

Славные люди в неволе сидят,

Ждут указаний.

А те, кто указывает, в плену

Собственной воли.

И никому не поставить в вину

Ни крестик, ни нолик.

Ах, среди прочего тема судьбы

Неразрешима.

Все мы когда-то ляжем в гробы,

С гримом, без грима.

Души оставим свои нагишом,

Может быть, небу.

Кто нашей глупости будет лишён,

Тот будет с хлебом.

Меняем квартиры, меняем друзей,

Меняем любимых и нелюбимых.

Мы все – и пролаза, и ротозей -

Жертвы гонителей и гонимых.

Теряем находки, находим судьбу,

И жизнь свою этим питаем.

И опыт, порою подобный горбу,

Рожаем и обретаем.

…Но все мы дети до седых волос,

И далее, до дней вконец потёртых.

И жизнь нам – то показывает нос,

То лупит в лоб, и оставляет мёртвых.

Но остальные продолжают путь -

Наивно верят, что идут на праздник.

А праздник позади. Не повернуть,

Не увильнуть к нему.

И тем он дразнит.

Ни одной родной души,

Ни одной на белом свете.

Заточу карандаши,

Нарисую снег и ветер.

Назову «Автопортрет»

Это грустное смятенье.

Друга нет, а, значит, нет

Радости для воскресенья.

Как же так? Зачем я жил?

Был сей акт неправомерным,

Как у всех, кто обнажил

Душу для вранья и скверны.

Потому и не с кем мне

Сокровенным поделиться.

Предложите свет в окне -

Впору будет застрелиться.

Одиночеством плесну

На холодную бумагу.

Но кого я обману?

Грусть свою, или отвагу?

Или черствое нутро?

Или друга? Неизвестно.

Но поможет нам добро

Чувствовать себя воскресно.

Всех нас тянет на места

Юношеских прегрешений.

Все мы жили без креста

До свершений и крушений.

Не задумывались мы

О поступках и проступках,

В дебрях сладкой кутерьмы

В стопках путались и в юбках.

В первых воду не толкли,

За вторыми волочились.

Горы сдвинуть мы могли,

Только жить не научились.