В. Коровин - Золотой век русской поэзии. Лирика

На виду царевых теремов высоких,

Пред Чесменской гордо блещущей колонной,

Лебеди младые голубое лоно

Озера тревожат плаваньем, плесканьем,

Боем крыл могучих, белых шей купаньем;

День они встречают, звонко окликаясь;

В зеркале прозрачной влаги отражаясь,

Длинной вереницей, белым флотом стройно

Плавают в сиянье солнца по спокойной

Озера лазури; ночью ж меж звездами

В небе, повторенном тихими водами,

Облаком перловым, вод не зыбля, реют

Иль двойною тенью, дремля, в них белеют;

А когда гуляет месяц меж звездами,

Влагу расшибая сильными крылами,

В блеске волн, зажженных месячным сияньем,

Окруженны брызгов огненных сверканьем,

Кажутся волшебным призраков явленьем –

Племя молодое, полное кипеньем

Жизни своевольной. Ты ж старик печальный,

Молодость их образ твой монументальный

Резвую пугает; он на них наводит

Скуку, и в приют твой ни один не входит

Гость из молодежи, ветрено летящей

Вслед за быстрым мигом жизни настоящей.

Но не сетуй, старец, пращур лебединый:

Ты родился в славный век Екатерины,

Был ее ласкаем царскою рукою, —

Памятников гордых битве под Чесмою,

Битве при Кагуле воздвиженье зрел ты;

С веком Александра тихо устарел ты;

И, почти столетний, в веке Николая

Видишь, угасая, как вся Русь святая

Вкруг царевой силы, – вековой зеленый

Плющ вкруг силы дуба, – вьется под короной

Царской, от окрестных бурь ища защиты.

Дни текли за днями. Лебедь позабытый

Таял одиноко; а младое племя

В шуме резвой жизни забывало время…

Раз среди их шума раздался чудесно

Голос, всю пронзивший бездну поднебесной;

Лебеди, услышав голос, присмирели

И, стремимы тайной силой, полетели

На́ голос: пред ними, вновь помолоделый,

Радостно вздымая перья груди белой,

Голову на шее гордо распрямленной

К небесам подъемля, – весь воспламененный,

Лебедь благородный дней Екатерины

Пел, прощаясь с жизнью, гимн свой лебединый!

А когда допел он – на небо взглянувши

И крылами сильно дряхлыми взмахнувши –

К небу, как во время оное бывало,

Он с земли рванулся… и его не стало

В высоте… и навзничь с высоты упал он;

И прекрасен мертвый на хребте лежал он,

Широко раскинув крылья, как летящий,

В небеса вперяя взор, уж не горящий.

Розы цветущие, розы душистые, как вы прекрасно

В пестрый венок сплетены милой рукой для меня!

Светлое, чистое девственной кисти созданье, глубокий

Смысл заключается здесь в легких, воздушных чертах.

Роз разновидных семья на одном окруженном шипами

Стебле – не вся ли тут жизнь? Корень же твердый цветов

Крест, претворяющий чудно своей жизнедательной силой

Стебля терновый венец в свежий венок из цветов?

Веры хранительной стебель, цветущие почки надежды,

Цвет благовонный любви в образ один здесь слились, —

Образ великий, для нас бытия выражающий тайну;

Все, что пленяет, как цвет, все, что пронзает, как терн,

Радость и скорбь на земле знаменуют одно: их в единый

Свежий сплетает венок Промысел тайной рукой.

Розы прекрасные! в этом венке очарованном здесь вы

Будете свежи всегда: нет увяданья для вас;

Будете вечно душисты; здесь памятью сердца о милой

Вас здесь собравшей руке будет ваш жив аромат.

Все на праздник Эригоны

Жрицы Вакховы текли;

Ветры с шумом разнесли

Громкий вой их, плеск и стоны.

В чаще дикой и глухой

Нимфа юная отстала;

Я за ней – она бежала

Легче серны молодой. —

Эвры волосы взвивали,

Перевитые плющом;

Нагло ризы поднимали

И свивали их клубком.

Стройный стан, кругом обвитый

Хмеля желтого венцом,

И пылающи ланиты

Розы ярким багрецом,

И уста, в которых тает

Пурпуровый виноград, —

Все в неистовой прельщает!

В сердце льет огонь и яд!

Я за ней… она бежала

Легче серны молодой;

Я настиг – она упала!

И тимпан под головой!

Жрицы Вакховы промчались

С громким воплем мимо нас;

И по роще раздавались

Эвоэ ! и неги глас!

Мой друг! я видел море зла

И неба мстительного кары:

Врагов неистовых дела,

Войну и гибельны пожары.

Я видел сонмы богачей,

Бегущих в рубищах издранных,

Я видел бледных матерей,

Из милой родины изгнанных!

Я на распутье видел их,

Как, к персям чад прижав грудных,

Они в отчаяньи рыдали

И с новым трепетом взирали

На небо рдяное кругом.

Трикраты с ужасом потом

Бродил в Москве опустошенной,

Среди развалин и могил;

Трикраты прах ее священный

Слезами скорби омочил.

И там, где зданья величавы

И башни древние царей,

Свидетели протекшей славы

И новой славы наших дней;

И там, где с миром почивали

Останки иноков святых

И мимо веки протекали,

Святыни не касаясь их;

И там, где роскоши рукою,

Дней мира и трудов плоды,

Пред златоглавою Москвою

Воздвиглись храмы и сады, —

Лишь угли, прах и камней горы,

Лишь груды тел кругом реки,

Лишь нищих бледные полки

Везде мои встречали взоры!..

А ты, мой друг, товарищ мой,

Велишь мне петь любовь и радость,

Беспечность, счастье и покой

И шумную за чашей младость!

Среди военных непогод,

При страшном зареве столицы,

На голос мирныя цевницы

Сзывать пастушек в хоровод!

Мне петь коварные забавы

Армид и ветреных Цирцей

Среди могил моих друзей,

Утраченных на поле славы!..

Нет, нет! талант погибни мой

И лира, дружбе драгоценна,

Когда ты будешь мной забвенна,

Москва, отчизны край златой!

Нет, нет! пока на поле чести

За древний град моих отцов

Не понесу я в жертву мести

И жизнь, и к родине любовь;

Пока с израненным героем,

Кому известен к славе путь,

Три раза не поставлю грудь

Перед врагов сомкнутым строем, —

Мой друг, дотоле будут мне

Все чужды Музы и Хариты,

Венки, рукой любови свиты,

И радость шумная в вине!

Я берег покидал туманный Альбиона:

Казалось, он в волнах свинцовых утопал.

За кораблем вилася Гальциона,

И тихий глас ее пловцов увеселял.

Вечерний ветр, валов плесканье,

Однообразный шум, и трепет парусов,

И кормчего на палубе взыванье

Ко страже, дремлющей под говором валов, —

Все сладкую задумчивость питало.

Как очарованный, у мачты я стоял

И сквозь туман и ночи покрывало

Светила Севера любезного искал.

Вся мысль моя была в воспоминанье