Галина Сергеева - Поэмы (сборник)

И посватался парень —
и свадьба на диво,
Вся деревня гуляла,
и пол ходуном,
Новобрачные были
милы и красивы,
И невеста при всех
обнялась с женихом…

А потом пошли парни
впритык друг за дружкой,
И наделы уж больше,
и дом хоть куда:
Пятистенок срубили
с зимовкой избушкой,
Да амбары, да баню —
всё есть от труда.

Афанасий гордился:
хозяйство исправно,
А жена год от года
родней и милей,
И девчонок уж трое,
а главное – парни,
Аристарх с Капитоном,
растите скорей!

Подрастайте и девки,
и всё – честь по чести:
Всемером выйдем в поле
на праздник души,
Как землице поклонишься,
будто невесте,
И посеешь с умом —
и хлеба́
хороши.

А коль хлеба в достатке
и вёл сенокос ты,
То и снежную зиму
не страшно встречать.
Застрекочет машинка,
и тоже до пота
Деревенский портной
будет шубы тачать…

Но тридцатый год страшный
стоял на пороге
И мечтам и надеждам
черту подводил.
Афанасий бессонно
томился в тревоге
И у Бога лишь милости
к детям молил…

– Собирайся! – Пришло,
стало быть, его время,
И судьба отвернулась,
проси – не проси…
– Ты кулак, Афанасий,
кулацкое семя
Подчистую, под корень
должно известись.

Где машинку-то спрятал?
Найдём, раскопаем!
Знают все,
что поддёвки,
кафтаны строчил…
– Эх, отец, для чего ты
сиреневым маем
И портняжному делу
меня научил?..

– Ты в работе будь, парень,
всегда аккуратен,
И не дело мужское —
лежать на печи, —
Говорил ты, а я
с детства был на подхвате,
Ну а нынче что ж вышло?
Хоть криком кричи!..

Срам какой! На телеге везут,
будто вора,
И в тюрьму, в город Устюг!
За что? – Укрывал! —
Я такого не видывал
в жизни позора!
И зачем, неразумный,
детей нарожал?!

Младшей нет ещё года!
Как хлеб не укроешь?
Ведь амбары вчистую метут,
хоть умри!
И управы не сыщешь,
хоть волком завоешь,
Продналоги лютуют —
в два глаза смотри!

А машинку-то думал
сберечь для девчонок
И сестре как приданое
вроде бы дал,
Ан, не вышло! Придурок,
ленивый с пелёнок,
Всё завистливым глазом
везде увидал…

Серафима-то свету не видела,
бедная,
То скотина, то поле,
опять сенокос,
Да за юбку – орава,
грудная – последняя!..
Я не счастье, а горе
семейству принёс.

Вы простите мне, дети,
прости, Серафима,
Что любовь моя
слёзы лишь вам принесла,
Что во время лихое
теперь вас покинул…
И не знать бы мне век
моего ремесла…

Мысли горькие
спать не давали ночами,
Всё казалось, что будто
во всём виноват,
А тюремные нары
уж стоном стонали
Под мужскими боками,
и мыслям не рад…

А в деревне меж тем
загибали всё круче:
Жён кулацких, сказали,
теперь повезут,
И опять: «Собирайтесь!» —
А девки все в кучу,
Обхватили ручонками мать
и ревут.

– Дайте девку-то
хоть покормить,
супостаты! [2] Супоста́т (старинное слово) – негодяй, злодей.
Что вы, изверги, что ли,
ведь ей только год!
И за что нам, несчастным,
такая расплата?
За труды наши, видно,
теперь мой черёд.

– Ты прости, Катерина,
детей оставляю,
Ведь погибнут в краю
незнакомом, чужом!..
Край родимый,
в слезах я тебя покидаю,
И придётся ли свидеться,
плачу о том.

Вот корову
уже привязали к телеге,
Вишь, и ты виновата,
бурёнка, как я.
И куда же нас?
Будто к Макарихе едем,
Значит, к Котласу
нынче дорога моя…

Вот сбежались соседки
и плачут, знать, жалко
Им меня и детей
неразумных моих.
– Помолитесь вы, бабоньки,
нас ведь на свалку,
Вишь, везут, как бродяжек
бездомных каких.

А ведь дом-пятистенок
мы строили сами,
Надрывались в лесу,
как таскали кряжи [3] Кряж – толстый короткий обрубок бревна из близкой к корню части дерева. ,
И с рассветом всегда на ногах.
Чудесами
Не обласканы Богом…
Посевами ржи

И овса, да и жита
натружены спины,
Разве б что уродилось
без мук и забот?
А теперь наказала нас
злая судьбина
За старанье на пожне,
за муки и пот.

– Ты прости меня, Ирушка,
младшая, бедная,
Сердце кровью сейчас
обольётся моё!
Я тебя покидаю,
ведь сгинешь, болезная,
Если будешь со мною
делить бытиё.

Катерина, святая,
троих приласкала,
Бог не дал ей детишек —
родить не пришлось.
А теперь вот мои —
Ира, Маша, Тамара…
Как от них отрывалась,
так сердце зашлось…

Капитон-то,
четырнадцать только, —
подросток,
Вишь, примолк, приуныл,
но слезы не видать,
Знать, мужик весь в отца,
хоть и малого росту,
Следом едет в края,
куда выслана мать…

А печальный обоз
с болью, горечью слёзною
Между тем растянулся.
Коровы бредут,
Плачут дети, что с матерью
едут, болезные,
У кого нет родных,
чтоб оставить их тут.

– Вот и речка-кормилица,
рыбу ловили тут,
Помню, раз Афанасий
стерлядку поймал:
Вот ушица-то знатная,
кости как вынуты,
Точно, слаще еды
никогда не едал!

Вот и Котлас.
Невесело в городе, пасмурно,
Под ногами у лошади
сырость и грязь,
А Макариха – кладбище,
так уж назначено,
Шалаши из жердей —
век бы не было вас.

Ну, давай, Капитон,
проходи, вот и нары.
Не смотри, не смотри,
что тут два этажа,
Будем вместе внизу —
потеплее на пару,
Ведь не в жаркую пору
нас здесь сторожат.

Жерди хоть бы стесали,
смотри – осторожней,
Не поранить бы руки —
проколешь насквозь…
Да, тут будет нежарко,
прогреть невозможно:
На барак две печурки,
подбрось – не подбрось.

Да и пол-то из снега,
под снегом – болото,
Мы ведь нынче не люди,
жильё – как скоту…
А бурёнку увёл
за верёвочку кто-то,
Помолись за неё —
за её доброту.

И лошадку забрали,
а взял жеребёнком,
Малышом Афанасий,
ходил, как хмельной,
И возился без сроку,
как с малым ребёнком,
И мечтал с ним работать
на пашне весной…