Александр Семёнов - Возвращение. Ранние произведения

Танюшку окружили, склонились над ней, ждут, смотрят, как копается она в обуви, вытаскивает смятый конверт и протягивает его матери. Та смотрит на незнакомый почерк, боится распечатать письмо.

«Похоронная», – с каким-то глухим испугом выдавила Катюха, взяла на руки дочь, прижала её к груди и пошла, пошатываясь, к лесочку. Посудачили бабы, тихонько, для приличия, всплакнули в кулак и снова за работу. Горевать, слёзы лить некогда: сенокос ещё не закончен, а уже уборка на пятки наступает.

Хоть и сумрачно в горнице, но белый треугольник письма сразу бросается в глаза. Мария берет письмо, выскакивает в сени, чуть не сбив с ног мать.

– Что ты носишься, как оглашенная? Куда побежала? Ужинать скоро будем.

Мария подбегает к матери, обвивается вокруг шеи, целует в изрезанный морщинами лоб.

– Письмо получила от Коленьки, – говорит она матери и выскакивает на улицу.

Анна Михайловна смотрит вслед убегающей к речке дочери и улыбается: «Спать спокойно будет».

Тихая июльская ночь. Отщебетали, уснули уставшие за день птицы. Уснули вслед за погасшей вечерней зарей, а новая утренняя заря уже нарождается на севере, предупреждает птиц о скором пробуждении. Мария лежит на берегу, заложив за голову руки. На груди покоится письмо от любимого. Широко открытый взгляд устремлен в небо. На его зеленоватой голубизне, как на экране, просматривается последний вечер, проведённый с Николаем. Вот бегут они извилистой тропинкой вдоль реки. Николай останавливается, поправляет сбившуюся туфлю. Снова бежит, догоняет Машу, подхватывает ее на руки и кружится. Весело. Смеются оба. А здесь, на этом же самом месте, сидела она тогда с Николаем, швыряли в речку набранную у воды гальку. Здесь сделал Николай ей предложение, и договорились о предстоящей свадьбе. Веселые, радостные бежали на зорьке домой. Утром страшное и грозное слово «война» потрясло деревню, больно резануло по сердцу девушки. Вечером провожали Николая на фронт. Снова запылила перед глазами телега Пантелея. Мурашки пробежали по телу, зябко повела Мария плечами, взяла письмо, перечитала дорогие сердцу строчки и, радостная, откинулась на землю.

Рассветная полоса растёт, меняется цвет её. Из светлого переходит в бледно-розовый, а потом вдруг багровеет, выкатывается жарким диском над тёмной зеленью леса. Тёплые лучи осторожно касаются всего земного, упираются в откровенные кругляши Марьиных глаз, отражаются в их зеркальной чистоте и, оставив крупинки веснушек вокруг зрачков, устремляются дальше, в жизнь, пробуждающуюся на остывшей за ночь земле.

Соловей в прибрежной роще прокашлялся, рассыпался звонкой трелью. Ему отозвался второй, третий – и вся роща защебетала, засвистала. Утро пришло на землю с новыми песнями птиц. Слушает Мария природу, и никак не может уложиться в её голове, что где-то идет война, страшное месиво смертей, жизней и крови. И там, в этом пекле, её Николай.

Прошло лето. Незаметно, крадучись, подползла к деревне зима. Радостными были дни у Марии, когда она получала письма.

А они приходили редко. Ложась спать, Мария каждый раз совала под подушку руку и, убедившись, что письма на месте, спокойно засыпала.

Вьюжит, чертыхается в дощатом заборе ветер. Завывает в печной трубе, стучит обледенелыми ветвями берёзы в стёкла. Маше кажется, что Николай стучит в окно. Она откладывает в сторону вязание, прислушивается. Нет – показалось. Сколько раз ветер будил её среди ночи. Выбежит Мария в сени.

– Коля, это ты? – спросит тихо, чтобы не услышали домашние, и стоит, прислушивается, ждёт ответа, коченеет на морозе. Зайдёт в избу, оденется потеплее, возьмёт письмо Николая, выйдет в сени, отыщет припрятанный в углу огарок свечи, зажжёт его и читает-перечитывает дорогие строчки.

До поздней ночи не ложится Мария, вяжет тёплые носки для Николая. До утра просидела бы, да сестра не дала, насильно уложила её в постель. Уже лёжа в постели, долго не могла уснуть Мария, ворочалась, а потом – кошмарные сны: снова старуха хватала за горло и душила, пихала в глаза цветы измены, разлуки – цветы желтые.

Утром Мария разгребала дорожки вокруг дома, когда подъехал Пантелей, остановился около неё.

– Бог в помощь, красавица! – приветствовал он, притрагиваясь к шапке. – Поехал за почтой, письмо тебе привезу от любимого.

– Правда?! – радостно спрашивает Мария, подбегает к Пантелею. – Привезёшь – расцелую!

– Привезу, обязательно привезу, красавица. Н-но, милая, поехали! – Пантелей хлещет кнутом воздух.

Старик не ошибся, привёз ей письмо. Чужой казённый почерк удивил его и испугал. Защемило стариковское сердце, почуяло что-то неладное. Он знал, что хранится в этом конверте, и никак не мог сообразить, как будет подавать письмо Марии. Приходила в голову мысль бросить письмо, чтобы никогда Машенька не узнала о случившемся. Но другой, внутренний голос подсказывал: нельзя бросать, лучше пусть сразу узнает правду.

Подъехав к дому Муретовых, старик остановил лошадёнку и бодро зашагал по расчищенной утром дорожке. Вошёл на крыльцо, открыл дверь – жалобно заскрипела она. От этого скрипа оборвалось всё в старой груди Пантелея, опустились, задрожали руки, выпустили голубой конверт.

Быстро захлопнув дверь, Пантелей побежал к саням, ввалился в них и заторопил свою «милую». Признаться, он боялся приносить такие письма. По-разному встречали известия о смерти жители: кто сразу же заливался слезами, кто молча опускался на скамейку у стены и сверлил его злым взглядом, как бы обвиняя в случившемся. Старик понимал, чувствовал большую любовь Марии (да и каждый в деревне видел это) и поэтому испугался подать смерть в руки.

Глубоко в снег проваливаются ноги. Мария спешит, падает, поднимается и снова идёт, тяжело дыша. Подходит к речке, опускается в снег и читает письмо. Скомкала ненавистную серенькую бумажку, швырнула её. Ветер подхватывает комочек и уносит с собой.

– Врёте, вы! Живой он, живой! Вернется скоро, и мы будем счастливы! Коля! Ведь ты вернешься?! – уже кричит Мария, прислушиваясь.

«У-усь… у-усь…» – свистит ветер в прибрежном талышке, а Марии кажется, что это Николай отвечает ей.

– Слышите?! Слышите?! Это его голос. Живой мой Коленька, живой!

Совсем закоченевшая пришла Мария домой. Августа раздела её, помогла забраться на печку, открыла сундук, достала из-под одежды бутылку водки, ещё до войны была куплена, и почти силой влила водку сестре в рот.

Неуемной волной радости вхлынуло в сердца людей известие о победе. Марию оно застало в поле. Сеяли. Девушка шагала широко, по-мужски, придерживая одной рукой короб, второй швыряла зерно в чёрную землю. Васька Шилов, рыжий взъерошенный парнишка, подкатил к ним на новеньком польском велосипеде (отец ещё зимой привёз).