Лев Вьюжин - Последний праведник

Надо идти… Не до края – до срока.
Надо идти… Не от страха – но к свету.
Смерть не итог, обусловленный сметой.
Надо идти, не торгуя дорогу

В лавках заёмных, в беспутных лабазах.
Просто идти, не взыскуя удобной
Доли. Идти не за правдой, но к дому,
К светлому дому. Идти, погибая

Тысячу раз меркантильным рассудком,
Тысячу раз умирая напрасным
Разумом. Большей не будет награды,
Чем полоса проницающей сумрак

Судной тропы… Не по воле – по Вере!
В чуткий рассвет, в милосердные дали,
Внемля призыву любви первозданной,
Не под крылом, но за ангелом вербным —

Надо идти…

Так сложилось, и так сошлось…
Путь предписан, и я – не волен.
И сума, и тюрьма, и войны,
И своё и чужое зло —
Мне отмерены на весах
Кем-то свыше. И кто-то свыше —
Ставит вехи, заслоны, вышки,
Цели правит и аки псарь
Гонит стаю тревожных слов,
Дел моих по земной юдоли.
Путь предписан, и я – не волен.
Так сложилось, и так сошлось…

Всё от Бога. Восход. Закат.
День – от Бога, и ночь – от Бога.
Но в лукавстве твоя тревога,
И в бесстыдстве твоя строка.
Бог не складывает пути.
Бог не сводит врата и души.
Не вменяй человечий ужас
Богу. Белый аль чёрный стих
Ты себе позволяешь сам.
Сам свою волочишь дорогу.
А у Бога… А что у Бога?
«Да» и «нет» – на простых весах…

Если поверю, что чёрен свет,
Благостен зверь, а убийца свят,
Если признаю, что правда – бред,
Праведность – ложь, а молитва – яд,
Если позволю во храме грех,
Если приму, что антихрист прав,
Если, безумствуя, Божий крест
Брошу, а Веру рассею в прах —

Рыскать мне псом по чужой земле.
Рыскать мне жалким, гонимым псом,
Грызть до скончания пёсьих лет
Жутко и жадно чужой кусок,
И в небесах, что чужих чужей,
В истовых ливнях высоких гроз
Не различить никогда уже
Маминых слёз…

Даты и сроки не знают пощады.
В детском вопросе не грубость, но жалость:
«Скажешь ли ты, возвращаясь к началу,
Скажешь ли ты – я когда-то был счастлив
Там, на земле?..» Пахнет белой палатой
Память. Чернеет на фоне больничной
Белой стены острый профиль. Молитвой
Держится пульс, и дыханием слабым
Теплятся белые губы. Я верю.
Верю и жду. В тишине сокровенной
Льется в тебя сквозь пронзённую вену
Веры моей чистота и безмерность…
Было. Из осени поздней, метельной
Ты возвращалась смиренно и кротко
К нам. И дрожала нетленной искрою
Божья Любовь в оживающем теле.
Было. Огромное вечное небо
Маминых глаз обняло без остатка
Душу мою. Ты спросила устало
Теплого чая и белого хлеба.
Сидя в подушках, ты грела в ладонях
Руки мои. И витали над нами
Ангелы… Было. Сжимается память
До упований – недельных, недолгих…
Даты и сроки не знают пощады.
В детском вопросе не грубость, но жалость:
«Скажешь ли ты, возвращаясь к началу,
Скажешь ли ты – я когда-то был счастлив
Там… На земле?..»

Не ищите вашей Вере оправданий!
И доказывать Пришествие не тщитесь!
Жемчуг вымечен, разбросан и раздарен,
Бог спасен и не нуждается в защите!

Не кладите вашу Веру мерным грузом
На весы напрасных споров и дискуссий!
Ваша Вера – синева бескрайней грусти,
Светлой грусти над распятым Иисусом.

Ваша Вера – чистый снег дороги дальней,
Белый полог над страной обетованной…
Не ищите вашей Вере оправданий —
И Она и вы ни в чём не виноваты!

Не спеши, купчина. Отдышись…
Все корысти – тлен и суета.
Всяких выгод значимей – гроши
За Иудин поцелуй Христа.
Всякой мзды ценнее – перезвон
Тридцати серебряных монет,
И барыш за Господа – резон,
Всех иных весомей и прочней.

Отдышись, купчина. Оглядись…
Золотые горы в закромах
Супротив умения гвоздить
Руки Божьи – безотрадный прах.
Ничего не значащая пыль —
Блеск и пышность банковских темниц
Против счастья крикнуть из толпы
Радостно и истово: «Распни!»

Оглядись, купчина – ты купил
Всех и вся и всех и вся продал:
Мать, отца, родительских могил
Тишину, молитвенную даль.
Но… Спаситель выдан для креста —
Не тобой! Он продан – не тобой!
Плачь, купчина – длань твоя пуста,
И душа пуста. Взирает Бог

Справедливый на тебя…

К примеру – малая денежка
Лежит в дорожной пыли.
Пустяк, по сути – безделица,
А вот, гляди-ка, болит

И плачет тоненько-тоненько
Нутро… Казалось бы – пшик,