Игорь Терехов - Деревья не лазят по людям. Стихи и удетероны

© Игорь Терехов, 2017

ISBN 978-5-4485-9430-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Робот, похожий на Пушкина, встретит гостей

Московского фестиваля литературы… Силиконовый андроид одет во фрак и цилиндр, а главное – знает сотни стихотворений гения.

1.

Деревья, как люди, растут в высоту.

Деревья, как люди, молчат в вышине.

Деревья, как люди, несут красоту.

Деревья, как люди, мелькают в окне.

2.

Деревья стонут от ветра,

Человек стонет от любви.

3.

Деревья бывают счастливы, как люди,

И столь же одиноки, как люди.

4.

Люди лазят по деревьям.

Деревья никогда не лазят по людям.

5.

В деревьях живут птицы.

В человеке живут мысли.

Мысли – те же птицы,

Что прячутся в твоей голове.

6.

На деревьях сушат бельё.

На человеке бельё мокнет

От страха и похоти.

7.

Деревья не могут поднять

Опавшие осенью листья.

А люди легко собирают

Разбросанные под деревом одежды.

8.

Люди убивают деревья.

Деревья никогда не убивают людей.

9.

Человек разглядывает дерево,

А дерево разглядывает душу человека.

10.

Деревом быть трудно.

А человеком – невозможно!

11.

В этом городе только деревья

Способны понимать тебя.

Когда порою рассказываю, что это был город-сад,

в котором не знали, что такое контртеррористическая операция,

люди на улицах делились не на мусульман и православных,

а на курортников и местных жителей,

вдоль всего главного проспекта цвели розы,

а в маленьком букинистическом магазине встречались

известные поэты и будущие нобелевские лауреаты, —

случается, замечаю, что молодежь с трудом преодолевает

в себе комплекс Станиславского.

С таким же затаенным «не верю» слушал когда-то и я

рассказы героев Гражданской войны!

Я видел деревья, искалеченные людьми,

Птиц с перебитыми крыльями,

Котов и кошек с выбитыми глазами,

Брошенных собак и детей.

Мне часто бывало стыдно, что я человек.

И только иногда гордился принадлежностью

К роду людскому —

Когда читал Толстого и Руссо,

Слушал Бородина и Даргомыжского,

Стоял возле полотен Рембрандта.

эти сорок пять секунд ночного прощания

по телефону

так важны для нее

что она готова променять их

на сорок пять минут субботних

телесных содроганий в его машине

порою старый фильм по каналу «Культура»,

пара рюмок «кизлярки» с сербской

брынзой и греческими оливками,

вид за окном голых деревьев,

чуть припорошенных первым снегом —

могут спасти нас от острого желания

нажать на спуск наградного пистолета.

Он всегда думал:

Страшный Суд

напоминает очередь

в газовую камеру Аушвица.

Но оказалось – это лица детишек

в ватниках и солдатских ушанках

за дощатым забором

провинциального детдома.

Отказавшая тебе вчера женщина

сегодня мокрыми глазами пожирает

прелести Давида, изваянного

Микеланджело и выставленного

в копии в Итальянском дворике

Музея на Волхонке.

Что за комиссия,

Создатель?

Надо же предупреждать,

что образованным шатенкам

по нраву необрезанные иудеи,

а не списанные на берег морпехи

Амурской флотилии!

1.

странное было время

искривленное было пространство

Эйнштейн ничего не понимал

и часами играл на скрипке

а мама в школе учила стихи

о легендарном батыре Ежове

2.

Какая стабильная была жизнь:

Каждые пять лет партсъезд,

Планы на будущее и предстоящее.

И никто на трибунах не замечал,

Что будущее расходится с настоящим.

Об этом кричали только поэты,

Но все они были отправлены

На берега Леты, в психушки,

Лазареты и специальные кабинеты.

Потом будущее, как водится, стало прошлым,

И критиковать партию стало пошлым.

А поэты стали известными, жирными

И многословесными.

Оправдались их прогнозы,

Что зимой будут сильные морозы,

Весной – капель, кукушка – летом,

Осенью – луна.

С праздником, родная сторона!

3.

Облака, как конница, движутся в Сухум.

Море Черное старается – моет берега.

Человек под деревом думает о времени.

«Остановись мгновение – ты прекрасно», —

молвил как-то древний грек.

Человек – ты сам мгновение.

И прекрасен только в те часы мгновения,

когда Всевышний отражается в тебе.

На память о последней встрече

она положила ему в нагрудный карман

пиджака свои кружевные трусики.

Он гоголем прошел по бульварам

с этим Орденом любви на груди.

Кавалеры громко смеялись вслед,

дамы стыдливо отводили взоры,

обыватели крутили пальцами у виска,

а молоденькие девушки спешили

в магазин французского белья.

Цветы, кустарники, скверы

и детские площадки —

это улыбки города.

Лицо поселения всегда хмуро.

Его пересекают морщины оврагов

и оспины рытвин на дорогах.

– На что вы опираетесь? —

спросил его корректор.

– Соперничать изволите с мэтром? —

улыбнулся в усы редактор.

– На премию Евросоюза метишь? —

подмигнул директор издательства.

Типографские тоже подъелдыкивали,

и, как водится, давали благие советы,

кто-то даже попросил

десять долларов до аванса.

Но из них не заметил никто,

что опять он ненастьями запил

и что полы седого пальто

задели за поросли капель.

Он всегда думал, что ему будет знак.

Он успеет проститься с друзьями,

сказать финальную фразу

и эффектно уйти в вечность.

Но все произошло как-то неожиданно,

после полудня, на пригородном вокзале.

Он даже пукнуть не успел!

Говорил же нам Матфей, что каждому

воздастся по делам его.